– Нам нужно поговорить.

Нет, в действительности не нужно. Лучше надолго отдалиться друг от друга, чтобы раны стали затягиваться.

– Позже.

Отец замедлил шаг, остановился, Эйден почувствовал, как его взгляд прожигает дыру у него в спине, пока он заказывал самую большую порцию бурбона. Тоже неплохая селективная анестезия. Эйден отпил и повернулся лицом к отцу, но тот исчез в толпе. Тогда он просканировал зал в поисках кого-то другого. Россыпи светлых волос. Нашел. Таш превосходно справлялась с задачей игнорировать его, хотя, скорее всего, точно знала, где он находится. Она улыбалась, разговаривая с гостями праздника, склонными к полемике, но даже через зал Эйден видел: ее улыбка лишь видимость. Это доставляло ему удовольствие. Вот ведь каков негодяй, знает же, что в ответе за эту хрупкую улыбку! Не исключена, конечно, изощренная месть за то, что он, отвлекая ее от отца с помощью поддельного интереса, сам попался на удочку.

Таш отвела глаза от футбольного поля за окном и снова сосредоточилась на Натаниэле.

– Значит, вы никогда ему не рассказывали?

Натаниэль резко одернул полы пиджака, взглядом скользнув по многолюдной корпоративной ложе к Эйдену, беседующему за столом с двумя мужчинами.

– Как я мог? Он мой сын.

Таш понизила голос, хотя и знала, что Эйден не услышит их в шумном помещении по другую сторону стекла.

– Но он все равно узнал?

– Эйден был таким тихим ребенком, потому люди говорили больше, чем следовало, в его присутствии.

Тихим? Эйден? Не такой образ складывался в ее воображении.

– А каким еще он был?

Натаниэль прищурил глаза при ее вопросе, но затем выражение лица смягчилось, он предался воспоминаниям тридцатилетней давности, глядя поверх ее плеча.

– Он был потрясающим мальчиком. Вдумчивым и внимательным к другим. Любил учиться. Был сосредоточен, глубоко во все вникал уже тогда.

Вдумчивым и внимательным?

– И что же с ним произошло?

Лишь только эти слова сорвались с губ, Таш поняла, насколько они бессердечны.

– Не стоит его недооценивать, Таш. Эйден эмоционален, у него очень тонкое ощущение добра и зла. Иногда эти чувства вступают в конфликт.

– Это распространяется и на его отца?

Натаниэль опустил глаза.

– Я знаю, вы остановились в гостинице. Избегаете офиса?

Неужели и он туда же? Натаниэль решительно покачал головой.

– Он вырос с этими сплетнями в отсутствие фактов.

Видите, это должен был сделать любой отец. Защитить своего ребенка от всего. Даже от намека на критику. Так и должно быть.

У Таш с Эриком Синклером так не сложилось, а хотелось.

– Вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы рассказать ему, как только он станет взрослым?

– Его хорошее мнение для меня слишком много значит.

– Вы должны были понимать, что он смог бы все выяснить самостоятельно. И ваша жена тоже. Если не на прошлой неделе, то в любое другое время.

Натаниэль кивнул:

– Понимал. Думал, смогу отложить это, проконтролировать. – Он смотрел куда-то через ее плечо. – Довести дело до конца.

Его стон утонул в одобрительных возгласах блестящего момента игры на поле. Таш скорее увидела это по тому, как ссутулились его плечи, чем услышала.

– Я хотел, чтобы это открылось. Хотел разоблачения. – Натаниэль поднял глаза. – Когда я отказался от твоей матери, во мне что-то сломалось. Но теперь все в прошлом. Наконец-то я могу признаться, что она была в моей жизни.

Тридцать лет держать это в себе.

Натаниэль поднял глаза, полные печали.

– Я использовал тебя, Таш. Но не хотел делать вам больно. Мне так жаль.

– Вы не причинили мне никакой боли.

В отличие от вашего сына.

– Жаль, что это повлияло на ваш брак.

Натаниэль тяжело вздохнул:

– С этим разбираться нам с Лорой. Мой брак разваливался на протяжении очень долгого времени. Дважды у меня не хватило духа. Может быть, я наконец повзрослел.

Таш едва не пропустила эти слова – так небрежно он их произнес. Но дневники ее матери свидетельствуют о том, что они никогда больше не виделись после того одного раза два десятилетия назад.

– Дважды? – рискнула уточнить она.

Натаниэль улыбнулся и похлопал ее по руке.

– Нет, я сдержал слово, данное Лоре. Я не видел твою мать с тех пор, как ты была ребенком. Я имел в виду прежде. В университете.

Таш нахмурилась:

– Не понимаю.

Натаниэль был смущен не меньше ее.

– Мы с твоей матерью были парой до того, как я переспал с Лорой.

– Что? – Таш выпрямилась. – Почему этого не было в ее дневниках?

Натаниэль взвешивал слова, словно передумывал все заново.

– Наверное, из-за твоего отца. Он был мелочным и ревнивым человеком. Одно мое имя бесило его. Может быть, она боялась, что он прочтет ее днев ники?

Да. Он, безусловно, был способен на это. И выместить свой гнев на матери тоже.

– Но потом вы были вместе, она писала об этом.

Если бы не писала, Таш бы не знала.

– Она оставила его к тому времени. Я помню, как она однажды сказала, что оставляет пустые страницы в дневнике, где будет писать обо мне.

– Значит, она вернулась и вписала все это?

– Я полагаю, так. Как только оказалась в безопасности.

В безопасности. Итак, он знал.

От волнения у Таш сжался желудок. Она хотела спросить, но знала, что это будет обвинением.

– Как вы могли оставить ее с ним? – прошептала она. – Зная, каким жестоким он был?

Натаниэль побледнел.

– Я начал действовать, как только узнал наверняка. Но Адель не позволила мне разоблачить себя. Максимум, что я мог сделать, – дать ей денег, чтобы вы обе оказались подальше от него. И устроил так, чтобы переключить его внимание.

Таш обдумывала его неловкое выражение. Он старательно избегал ее взгляда.

– Переключить внимание?

Натаниэль тяжело вздохнул:

– Я сделал так, чтобы Эрик узнал о нас, и таким образом заставил его действовать немедленно. Твоя мать не знала об этом.

Случайная оговорка сестры матери вдруг обрела больше смысла. Совсем не случайная. Ее отец не любил тетю Карен и поэтому купился на явное предательство. И упивался им.