Он сидел так близко, что Иден ощущала запах солнца, исходивший от его кожи. Она слегка отодвинулась, стараясь держаться поближе к прохладной стенке. Мужчины вроде Бена были ей в новинку. До сих пор ее окружали только актеры, каждый из которых разыгрывал привычную для него роль. Среди них были крутые мачо или бесшабашные, но обаятельные парни – вроде того, каким представал на публике Майкл. А ему, в свою очередь, подражали и остальные. Герои комиксов, да и только. Что может быть безопаснее бумажного человечка?

Когда Иден размышляла о мужчинах в своей жизни, ей и в голову не приходило включить туда Уэйна. Прости, Уэйн, но это правда. Может, потому-то она и выбрала его много лет назад. Безобидность и полная асексуальность – вот что привлекло ее в нем. В то время Иден нужен был человек, которому она могла бы безоговорочно довериться. Но парня, сидевшего сейчас рядом с ней на земле, трудно было назвать безобидным или асексуальным. Живой как ртуть, он менялся каждое мгновение. Иден понятия не имела, чего от него можно ожидать. Он ничуть не походил ни на Майкла, ни на Уэйна.

Холмик на земле был уже размером с серебряный доллар.

– Это керамика? – спросила Иден.

– Да. Судя по всему, этот кусок будет самым крупным из всего, что мне удалось найти в этой яме.

– Извините. – Иден бросила на Бена виноватый взгляд.

– Не говорите ерунды. – Он кивнул, приглашая ее продолжить.

Холмик все рос и рос, пока щетка не коснулась наконец его краев. К этому времени он достиг размеров ее ладони.

– Новичкам везет, – прокомментировал Бен.

Поднявшись, он взял с края ямы специальную карту и нанес на нее расположение глиняного осколка. Затем осторожно просунул под него пальцы и поднял с земли.

– Это фрагмент чаши. Судя по всему, она составляла в диаметре около двадцати пяти сантиметров. – Бен провел испачканным в земле пальцем по изогнутой поверхности находки. – Как раз в то время начали смешивать глину с растительными волокнами. Чем глубже мы будем погружаться, тем меньше у нас шансов наткнуться на осколки керамики. В раннюю эпоху использовали преимущественно каменные чаши. – Завернув глиняный кусок в газету, он положил его на край ямы.

Время близилось к полудню, а Иден хотелось успеть до закрытия в архивы Винчестера.

– Если не возражаете, я буду приходить сюда по утрам, – сказала она. Работа на раскопках позволит ей переварить то, что она будет узнавать из дневника.

– Оставайтесь на обед, – предложил Бен. – У меня есть два сэндвича.

– Не хочу вас объедать.

Он похлопал себя по плоскому животу:

– Да мне, собственно, столько и не нужно.

Забравшись в кузов грузовичка, они устроились под тенью вяза. Даже отсюда Иден могла слышать журчание воды в реке и поскрипывание навесного моста, соединявшего ее берега. В детстве она часто играла на этом мосту. Кэсси бы тут, пожалуй, тоже понравилось.

Бен вручил Иден банку пива из кулера и сэндвич. Внутри Иден обнаружила два оранжевых ломтика американского сыра и лук. Все это было сдобрено кетчупом и майонезом. Она в замешательстве нахмурилась.

– Что, кетчуп смущает? – спросил ее Бен.

– Ну да, немножко непривычно.

Он передал ей простой кусок хлеба из собственного сэндвича.

– Как насчет музыки?

Бен включил плеер, который по-прежнему висел у него на поясе. Музыка была быстрой и ритмичной. Кто-то пел по-французски. Иден вопросительно глянула на Бена.

– Зайдеко.

– Весьма любопытно.

– Веселенькая такая музыка. О чем поют, не знаю, но мне это даже нравится. А как насчет вас? Вы же не говорите по-французски? – Он с видимым облегчением отнесся к тому, что Иден отрицательно покачала головой. – Хорошо. Я бы здорово расстроился, если бы узнал, о чем тут на самом деле говорится. А так я могу придумывать, что угодно. Подгонять под собственное настроение.

Иден улыбнулась в ответ. Неужели еще пару часов назад она считала, что смущает его?

Бен откинулся на спинку кузова.

– В детстве я прочел почти все, что написала ваша мать. Мне нравились ее книги – в них было полно приключений.

– Боюсь, все эти приключения происходили только в ее воображении.

– Я пытался прочесть одну из ее историй своей дочери, но та решительно предпочитает фильмы. Что вы хотите? Современный ребенок. Кстати, большая ваша поклонница.

Выходит, женат. Иден и сама не знала, расстроило это ее или порадовало.

– Я сказал ей, что практически знаком с вами.

– Теперь можете сказать, что и правда знакомы. С радостью повидаюсь с ней, если, конечно, вы не против.

– Мы сейчас нечасто видимся. Она живет с моей женой.

– Понятно. А где живет ваша жена?

– В Аннаполисе. – Он вытянул ноги. – Ваша дочь примерно того же возраста, что и моя. Кэсси, так ведь?

– Это вам Лу с Кайлом рассказали?

– Да все знают, кто такая Кэсси. Включая историю о том, как долго вы пытались забеременеть, а потом еще пролежали три месяца на сохранении.

Иден нахмурилась. Уэйн как-то сказал ей, что его тошнит при мысли о том, что люди узнают самые интимные подробности их личной жизни, стоя в очереди за колбасой.

– Вас не смущает эта чрезмерная публичность? – поинтересовался Бен.

– Порой весьма смущает.

После «Сердца зимы» ее лицо красовалось едва ли не на всех журналах. Иден это даже нравилось – но только до тех пор, пока не ушел Уэйн. После этого ей захотелось раз и навсегда закрыться от назойливого внимания публики.

– Вы уже что-нибудь решили с этим сценарием?

– Сначала нужно провести полноценное исследование. Я собиралась помучить расспросами Кайла, поскольку он единственный, кто хорошо знал мою мать. Но прошлым вечером он сказал мне, что Кэтрин вела дневник. Это способно значительно ускорить работу, если не считать того, что дневник состоит из полудюжины тетрадей, а Кайл намерен выдавать мне их строго по одной.

Улыбка медленно сползла с губ Бена.

– Он хочет удержать вас здесь как можно дольше. Кайл был вне себя от радости, когда узнал, что вы приезжаете.

– Понятия не имею почему. Со мной у него связаны далеко не самые приятные моменты в жизни. В любом случае я не собираюсь работать только по дневникам, поскольку уже сейчас представляю, как бы мне хотелось подать ее на публику. – Иден вскинула голову: – Вот вы, что вы о ней думаете? Как человек, который знает о ней только понаслышке?

Бен прожевал кусок сэндвича.

– Она была своего рода отшельницей, – заметил он. – Больше всего на свете ценила одиночество. Лично мне это трудно понять. Я бы предпочел лечь под поезд, лишь бы не проводить всю жизнь одному.