– Мы так переживали за нашу государыню, – молвила, начиная разговор Шувалова, с аппетитом вгрызаясь в крылышко утки. Екатерина насторожилась, а потом обрадовалась – графиня первая заговорила о состоянии императрицы, теперь великая княгиня могла поддержать разговор на интересующую тему, не выдавая своих доносчиков. Любимица императрицы поведала во всех подробностях о злоключениях Елизаветы: в постель ее уложил сильнейший приступ колик.

– Мне доставляют огромное огорчение болезнь и страдания Ее Императорского Величества, но я молилась о ее скорейшем выздоровлении и рада, что оно наступило, – искренне ответила Екатерина. Мавра покосилась на великую княгиню, но, не уловив в голосе ничего, кроме необходимого искреннего сочувствия, ласково улыбнулась, ободряя:

– Я обязательно сегодня же передам государыне о вашем беспокойстве и участии. Уверена, Ее Величество с удовольствием узнает, что близкие молятся и желают скорого выздоровления.

Екатерина вежливо наклонила голову, чтобы скрыть ликование и улыбку на губах – никак не могла удержать радостного удовольствия – происки врагов неожиданно разрушил достаточно сильный противник. Теперь императрица будет знать, что наследники переживают, молятся о ней, но ничего из инструкции, составленной Бестужевым, ими не нарушено.

Через день Екатерине представился случай щелкнуть ненавистную Чоглокову по носу ее же правилами. Утром, по обыкновению, гофмейстерина вошла в покои и в присутствии фрейлин, с безразличным лицом, объявила:

– Государыня Елизавета Петровна гневается на ваше Высочество и великого князя за недостаток внимания к ее состоянию. Вы даже ни разу не послали узнать, как она себя чувствует! Это неслыханно!

– Вот как, мадам? А каким образом я и великий князь могли бы послать узнать о самочувствии нашей любимой государыни, если ни вы, ни ваш муж не уведомили нас о болезни Ее Величества? Какое участие мы можем принимать в столь важном для нас событии, если нас с великим князем не информируют? Ведь это ваша прямая обязанность, графиня, как моей гофмейстерины, не так ли?

– Вы утверждаете, что ничего не знали о болезни государыни? Но это ложь, Ваше Высочество! На свадебном пиру вы разговаривали с Маврой Шуваловой именно об этом! Графиня сама сказала императрице, что вы говорили за столом о ее болезни!

– Разумеется! Так и было все. Когда графиня Шувалова сообщила мне причину, по которой Ее Величество отсутствует на празднике, я подробно расспросила ее, ибо для нас с великим князем это горе узнать, что близкий тебе человек болен, а ты не имеешь ни сведений о его состоянии, ни права послать уведомить больного в своем участии и молитве о скорейшем выздоровлении. Так что это ваша вина, графиня, Ваше несоответствие службе!

Очевидно, слова Екатерины рассердили Чоглокову, и та покинула покои, недовольно бурча себе под нос. Одна из фрейлин не выдержала, предварительно убедилась, что вокруг только «свои», тихо обронила:

– Странно обвинять людей и сердиться на них за то, в чем они не осведомлены. Графиня Чоглокова забывает свои обязанности, но только она с супругом была вправе сообщить о болезни нашей императрицы. Раз они этого не сделали, пусть и ответ несут перед государыней! Может быть, Ее Величество увидит, как плохо служат ей эти Чоглоковы?

– Надеюсь, – тихо ответила Екатерина.

Едва императрица окончательно поправилась, на первом же приеме Екатерина без стеснения подошла к Елизавете и прояснила ситуацию.

– Ваше Величество, позвольте выразить вам радость видеть вас! Вышло недоразумение, мы с великим князем ничего не знали о вашей болезни и не могли выразить участия…

– Знаю, голубушка, Екатерина Алексеевна. Хорошо хоть верная Мавра доложила, что некоторые лица не сочли важным такое событие. Знаю, что молились вы о моем выздоровлении, все знаю. Не беспокойся, на вас с Петром не сержусь!

Весьма удивительным в этот жуткий период изоляции оказался внезапный подарок, доставленный из Парижа от герцогини Ангальт-Цербстской. Было удивительно получить что-либо от матери, получить дорогое и нужное, да и вообще что-то получить извне. Герцогиня прислала дочери два куска богатой и красивой материи.

Екатерина с восторгом любовалась, гладила ткань, восхищалась ее переливами. Она сразу же решила, что подарит ее императрице.

«Нужно сделать подарок Елизавете. Как не жаль с ними расставаться, но дело важнее. Может быть, в ответ она смягчится и ослабит надзор? Этот подарок непременно нужно сделать лично, самой принести и вручить Елизавете!»

Вокруг крутился новый камердинер Шкурин, прошлого, верного Евреинова сослали в Казань. Екатерина приглядывалась к слуге, но доверия между ними пока не возникало. Человек прислуживал исправно, вот и сейчас поворачивал ткани, как она просила.

– Решено! Я дарю эти ткани Ее Величеству, думаю, они достойны нашей государыни. Так красивы, богаты, – вслух произнесла великая княжна. Проблема была лишь в том, что теперь с императрицей было довольно сложно встретиться. Все, в чем возникала необходимость у Екатерины, императрице докладывали надсмотрщики. Для встречи с государыней Екатерине нужно было просить аудиенции через Чоглокову и ждать высочайшего соизволения.

– Прибери эти ткани, я вскорости пойду к государыне и тогда их возьму. Да смотри аккуратно положи! – приказала великая княгиня камердинеру. – И никому ничего не говори! Поклянись!

– Слушаюсь, Ваше Высочество, – низко поклонился Шкурин.

Екатерина поспешила передать свою просьбу о встрече с императрицей через Чоглокову. Гофмейстерина сообщила, что императрица примет великую княжну в понедельник, то есть через два дня. Оставалось набраться терпения. Екатерина даже помечтала: Елизавета поблагодарит ее за подарок, обязательно ответит, они поболтают, выпьют чаю, государыня предложит принести Екатерине кофе, который та любит. Придворные будут шушукаться по углам, но главное – императрица смягчит свое отношение к ней, ведь Екатерина ее уважает и почитает, она не считает государыню врагом. Просто не так сложились обстоятельства, но ведь все можно поправить…

В понедельник утром, когда великую княжну одевали, в комнату вплыла Чоглокова и с равнодушным видом сообщила:

– Государыня Елизавета Петровна просит передать, что ей пришлись по душе материи, которые вы ей передали. Ее Величество оставляет одну себе, а другую возвращает вам.

– Как?! – Екатерина отмахнулась от фрейлины, что подавала ей ленту для банта на рукаве. – Как вы посмели отнести без меня мой подарок государыне?! Я не просила вас об этом! Да вы вообще не могли знать моих планов в отношении подарка матери! Это подло! Это низко! Вы лишили меня права сделать это самой! По какому праву?! – Екатерину уже трясло от гнева, она взмахивала руками, вскочила со стула и швырнула в стену расческу, которую выхватила у парикмахера. На громкие крики сбежались фрейлины из других комнат.

– Ваше Высочество, я не сделала ничего, что бы мне ни предписывала инструкция, подписанная нашей государыней!