— Почему же они смешные? И вовсе они не смешные. — Фатва Джихад говорит: — Если, конечно, на них кто-нибудь не написает. Мне надо переодеться. Можешь тут все посмотреть. Только руками не трогай.

Я смотрю на железную дорогу. Она очень большая, она из этнического меньшинства. И по ней едет маленький поезд, у него из трубы вырывается пар.

— Она замечательная. Правда, Том?

Я киваю. Она замечательная.

Фатва Джихад выходит из комнаты, где железная дорога. Он пошел переодеться. В другую комнату.

Я смотрю на железную дорогу, смотрю на поезд. Поезд едет по рельсам, у него из трубы вырывается пар. Он ужасно гремит, громко-громко. Переезжает меня, разрезает на две половинки.

Фатва Джихад с криком вбегает в комнату. Он кричит:

— Том?! Что случилось?!

Я молчу, ничего не говорю.

— Том, что случилось?

Я молчу. Я не знаю.

Фатва Джихад встает на колени, обнимает меня, прижимает к себе крепко-крепко.

— Я услышал, как ты закричал, и побежал к тебе. А ты сидишь тут в углу, весь трясешься. А мой поезд валяется на боку.

Я молчу, ничего не говорю. Я просто не знаю. Не помню. А потом вспоминаю и говорю:

— Он меня переехал. Разрезал на две половинки.

— Том, это игрушечный поезд. Он не может тебя переехать.

— Он меня переехал. И разрезал на две половинки.

— Ты что, порезался? Где? Покажи. — Фатва Джихад рассматривает мои руки. Ну, как будто он врач. — Покажи, где ты порезался.

Я смотрю на свои руки. Никакого пореза там нет.

— Как-то мне это не нравится. — Фатва Джихад говорит. — Том, ты меня прямо пугаешь. У меня есть серьезные основания для беспокойства. Где твоя матушка? Нам надо с ней поговорить.

— Она не матушка, — говорю. — Она мама. И сейчас ее нет, потому что она ушла. Убежала с тем дяденькой, ну, с которым они занимаются этим самым. У меня есть только дядя. За которым я теперь смотрюсь. Нет, присматриваюсь.

— Ты хочешь сказать, который присматривает за тобой?

Я киваю.

— Тогда надо поговорить с твоим дядей. Причем не откладывая. — Фатва Джихад поднимает свой поезд с пола и говорит: — Сейчас починю паровоз, и пойдем.

Если ты что-то сломаешь, вот что бывает потом: тебя сильно ругают. А чтобы тебя не ругали, надо быстрее убегать. Ты убежишь, и тебя не будет, и никто не сможет тебя заругать.

Я сломал этот поезд, который с железной дороги. Которая не настоящая, а модель. Фатва Джихад меня не ругает. Но он на меня даже не смотрит. Он смотрит на поезд, который сломан. Он чинит поезд, и еще качает головой, и еще приговаривает: «Эх, мальчик, мальчик». Я выбегаю из комнаты и бегу вниз по лестнице и прочь из дома. Я бегу в сад.

Здесь где-то есть дырка в заборе. Одна планка сломана, и надо ее отодвинуть, и тогда будет дырка, в которую можно пролезть. Я отодвигаю все планки подряд.

Планки не отодвигаются.

А потом, когда у меня ничего уже не получается, кто-то кричит:

— Том, дружище.

Я поднимаю глаза. Мой взгляд поднимается вверх, над забором, до самого неба. Как будто это футбольный мяч, который пинают большие мальчишки. Я смотрю вверх, на окно. Это окно моей комнаты.

— Том, дружище. — Это дядя Мусорщик. Он выглядывает из окна моей спальни и кричит мне: — А я все думал, куда ты вдруг запропастился. Ты что там делаешь, в саду у соседей?

— Я тут застрял, — кричу я. — Тут в саду у соседей, который соседский. Тут есть одна планка, которая сломанная. Если ее отодвинуть, тогда получается дырка, и можно пройти.

— Ну так давай отодвигай свою планку и возвращайся домой.

— Я не могу, — говорю. — Не могу отодвинуть. Потому что она не находится. Эта, которая отодвигается.

— Ну так лезь через забор.

— Что?

— Лезь, говорю, через забор. Вставай на какой-нибудь цветочный горшок или что там есть, я не знаю. И перелезай сюда.

Я лезу через забор. Встаю на цветочный горшок. Ой, кажется, я растоптал все цветы.

— Я растоптал все цветы, — кричу я дяде Мусорщику.

— Ну и шут с ними. Ты давай лезь.

Я лезу через забор. Спрыгиваю на своей стороне, где наш сад. Который весь в сорняках. Захожу в дом. Вижу, как дядя Мусорщик выходит из моей комнаты и идет вниз по лестнице.

— Вы что делаете, дядя Мусорщик?

— Да вот распределяю тут кое-что. По работе. — Дядя Мусорщик открывает переднюю дверь, которая уже открыта, потому что на улице весна. Дядя Мусорщик смотрит на ясное синее небо, улыбается и говорит: — Не хочешь помочь?

Я улыбаюсь. Я помогаю дяде Мусорщику. Когда я вырасту, я обязательно стану мусорщиком. Как мой дядя Мусорщик.

— Я хорошо помогаю, правда?

— Ага, Том, дружище. Ты замечательно мне помогаешь.

И я помогаю. Заношу в дом мешки с мусором. Несу их наверх, в свою комнату. Оставляю их там.

— Пусть пока полежат. Как бы на складе. — Дядя Мусорщик говорит, нагромождая мешки друг на друга: — Это только на время. Попозже я съезжу в гараж, на ремонт. — Мешки уже закрывают окно, и поэтому в комнате темно. — Окно пусть будет открыто. Для свежего воздуха.

— А где мне спать, дядя Мусорщик?

— А ты что, так устал, что уже хочешь спать? — Дядя Мусорщик говорит: — Еще даже не вечер.

— Нет, — говорю. — Не сейчас. А когда будет ночь.

Дядя Мусорщик чешет в затылке, у него грязные руки, и волосы тоже становятся грязными.

— Об этом я не подумал. Нелегкое это дело — думать. Обязательно найдется чего-то такое, о чем ты не подумал.

Я смотрю на свою кровать, которая вся завалена мешками с мусором.

— А где мой медвежонок? — Я ищу своего медвежонка и никак не могу найти. — Мой медвежонок. Мой Клоун Подушкин.

Дядя Мусорщик ковыряется в носу.

— Да кто ж его знает, где он. — Дядя Мусорщик говорит: — Он может быть где угодно. В каком-то из этих мешков.

— А как он там оказался, в мешке?

Дядя Мусорщик поднимает руки, которые грязные, и говорит:

— Это я по привычке. Руки привыкли все собирать по мешкам. Привычка — вторая натура.

Я хмурю брови. Ищу своего медвежонка.

— Ну что, нашел?

— Да, — говорю. — Нашел. — Я прижимаю его к себе, своего медвежонка, которого я нашел. — Он был под мешками, которые были на нем. Прямо сверху. Чуть его не раздавили.

Дядя Мусорщик кивает.

— Видишь, с ним ничего не случилось. Он очень даже уютно устроился.