не могу это сделать. Я никогда не занимался медитацией, и даже не представлял толком, что это. А у него есть в этом практика, и самое главное – есть опыт проникновения в этот, как он сам говорит – «живой дом».

Все эти непростые мысли я обдумывал, приготавливая незамысловатый пикник на двоих, что называется, «обед перед боем».

А перед боем пообедать было – салями, свежий хлеб, купленный по дороге в «гостиницу», несколько бутылок «Перье», хороший швейцарский сыр и достаточно зелени и овощей, которые я позаимствовал на кухне у повара. Он каждый день закупал для обедов на работе зелень в лавке возле нашего здания. Достал также снедь из двух сух-пайков, которые взял в интендантской службе. Всё это порезал своим складным ножом, с которым не расстаюсь никогда, и который неоднократно выручал меня в частых поездках, расстелил прямо на газоне покрывало, и сервировал нехитрый стол. Кофе в термосе поставил рядышком.

Питер только и мог воскликнуть при виде этого пиршества:

– Ух ты!

– Присаживайся, Пит, закусим перед дорогой.

Ели молча. Кофе, очевидно, понравился Питеру ещё вчера, и он, не скромничая выпил три чашки, отметив после выпитого ещё раз – «никогда такого не пробовал, какой замечательный кофе, и – горячий!». Глядя на него, меня разбирал смех. По завершении пикника мы свернули покрывало, сложили остатки в рюкзаки, я сфотографировал Пита у дверей склепа, и открыл входную дверь в неизведанное. Первое, что я ощутил – смрадный запах изнутри. На поверхностный взгляд дальше просматривалась небольшая часть плиты метровой ширины, и ступеньки, уходящие вниз.

– Ну что, Питер, удачи.

– Спасибо, мистер Главный. Всё будет хорошо, вы не беспокойтесь за меня. Я из разных передряг выкручивался, будет время, расскажу как-нибудь. А в доме этом я уже был, и назад вернулся. Не беспокойтесь, со мной всё будет в порядке, скоро вернусь.

С этими словами он шагнул в дверной проём и захлопнул за собой дверь. А я начал ждать его возвращения.

Время шло бесконечно. Я ходил между деревьями, лежал на газоне, обошёл слепой дом вокруг бесчисленное количество раз. Стояла полная, абсолютная тишина. Не щебетали птицы, не стрекотали стрекозы, и никто не проезжал по дороге вдоль дома. Несколько раз я прижимался ухом к его стенам в разных местах с надеждой что-нибудь услышать. Но тщетно. Ничего не происходило. Так прошёл весь день, и наступил вечер, стемнело. Прислонившись спиной к двери склепа, незаметно для себя заснул.

Разбудил скрип открываемой двери. Я резко вскочил на ноги, и стал осматриваться – вокруг было светло! Но освещение больше напоминало вечерние сумерки, а ещё точнее – всё вокруг выглядело как в момент солнечного затмения. Оглянувшись вокруг, до меня, ещё полусонного, дошло – дом и склеп изменились. Склепа теперь не было, на его месте снова стоял небольшой садовый домик. Я бросился к двери, рывком открыл её. Внутри лежала та же садовая утварь, что и утром. Оглянувшись на дом, увидел то, что и ожидал – дом вновь стал вполне обычным – задняя дверь на месте, на окнах изнутри светлые шторы. Только одного я точно не предвидел – выдвигаясь из-за угла, по дорожке из щебня ко мне шёл человек.

Шёл он несколько своеобразно, я бы даже сказал, что не шёл, а подпрыгивая, двигался ко мне навстречу. А уж вид у него был, мягко говоря, чуть выше экстравагантного – на голове широкополая шляпа коричневого цвета, волосы из-под полей торчали пучками, и она была так сильно натянута на уши, что они оттопырились в стороны. Ансамбль дополняли ярко-жёлтые, коротковатые штаны, которые держались на косой помочи, застёгнутой одной большой костяной пуговицей. Обуви на ногах не было. Босиком. Завершали весь его облик – рубашка красного цвета в белый горох, и жилетка без рукавов голубого цвета. Потребовалось какое-то время для того, чтобы собрать воедино весь его вид у себя в сознании, для того, чтобы оформилось моё внутреннее согласие между традиционным мировоззрением и принятием свободы выражения личности в любом её проявлении. Лицо у него было круглое, с пухлыми щеками, улыбка во всё лицо, веснушки, но глаза без зрачков, и ровного чёрного цвета. Зубы на этом совершенно добродушном лице заметно выделялись вперёд. Время от времени его губы сжимались в щепоть, и он крутил ими по кругу, неприятно шевеля при этом носом. На весь его облик моё сознание отреагировало одним определением – «Страшила».

Теперь он стоял прямо передо мной и молча смотрел прямо в глаза. Довольно неприятное ощущение. Я решил первым нарушить это затянувшееся молчание:

– Здравствуйте, молодой человек.

«Молодой человек» передёрнулся всем телом и начал издавать звуки, похожие на чередование писка, глухого рычания и невнятного бульканья, всё это в разной последовательности. В этот момент я вполне серьёзно пожалел, что не взял с собой оружия. И, честно говоря, сознание было уже на пределе – мозг отказывался принимать за реальность те события, которые происходили вокруг меня за последние сутки. Голова закружилась, и я потерял сознание.

Пришёл в себя от того, что кто-то тряс меня за плечо. Это был Страшила. Непонятные звуки из его зубастого рта оформились в подобие речи с непонятным акцентом:

– Мистор Глауный, мистор Глауный, откройте!

Первая моя мысль была про Питера:

– Где Питер?

– Уехал он, по свежим делам.

– По каким ещё делам?

– Свежим делам.

– Да что за чертовщину вы несёте? Где, чёрт побери, Питер, и вы, вообще, из дома вышли, или завернули с дороги?

Страшила молча смотрел на меня. Стало понятно, что он не понимает вопроса. Я протянул руку, и указывая пальцем на дом, повторил вопрос:

– Вы оттуда, из дома, Питера видели?

– Да, тёмный ход, дом, Питр видел Пуду, свежие дела. Отдай.

Пока я соображал, что ещё этому чуду нужно отдать, он протянул мне синюю папку с завязками: «Питр отдай». Забирая папку, я вполголоса проворчал: «Где тебя только нашли…». И тут Страшила ясным, звонким детским голосом, и совершенно без акцента выдал: «А чё меня искать-то, я всегда тут!», и разулыбался во всё своё круглое лицо. При этих его словах на меня напал безудержный смех, мой добродушный собеседник тоже разразился хрюканьем и хлюпаньем, в один момент заплевав мне всю грудь и лицо.

– Осторожнее, осторожнее, ну нельзя же так, – только и успел я проговорить, утираясь рукавом и отодвигаясь от этого слюнявого весельчака подальше.

– Тебя как зовут, почтальон?

– Ты – мистор Глауный, пуду называй как в голове дела пришли.

– То есть как назову, так и будет?