— Пытают? Так ты, княже, вроде не велел. — Онисим высунулся в окно и рассмеялся: — А! Это ж кавалер Сен-Клер с приятелями песни распевают! Вторую неделю уже, как из разъезда вернулись… теперь то вина попьют, то снова попьют, потом поспят малость, да к девкам, да опять вина…

— Сопьется этак Арман, — посетовал князь. — Жаль, парень-то хороший. Вот что — зови-ка его сюда! Дело у меня для вас обоих будет. Инквизитор местный к вечеру заглянет, монах доминиканский… как его?.. Ах да, брат Диего, председатель местного церковного суда — вот вы при нем для пригляду и будете.

— Но, княже…

— Толмача вам сыщу, точнее — Арману. А уж он тебе потом сам переведет. Ну что, Онисим, встал-то? Давай, зови Армана…

* * *

Вопреки всем ожиданиям князя, инквизитор, брат Диего де Лос-Сантос, оказался милым и вполне начитанным человеком, знающим несколько языков, в том числе арабский и немецкий, точнее, тот его диалект, на котором говорили в Южной Германии — в Швабии, Баварии и Каринтии. Этим диалектом неплохо владели и сам Егор, и его доблестный воевода, за которого князь откровенно порадовался — со знанием-то хоть какого-то языка куда легче будет работать.

Высокого роста, несколько сутулый, но не слишком, с приятным, несколько суховатым лицом университетского профессора и рассеянным взглядом небольших, но весьма выразительных глаз, брат Диего представлял собой тот ныне полузабытый тип интеллигента, которого, наверное, можно бы было назвать рафинированным, если бы не эта вот должность инквизитора, на которую кого попало не назначали. Значит, зарекомендовал себя «профессор», пытал, наверное, кого-нибудь, сжигал пачками молоденьких симпатичных ведьм.

К людям князя доминиканец отнесся без особого восторга, однако и никакой неприязни не выказал, лишь, пожав плечами, молитвенно воздел очи к небу — мол, на все Божья воля — да назначил время на завтра:

— На рассвете, сразу после заутрени, и приходите. Знаете, где наш монастырь?

Егор всегда интересовался ведьмами — начиная с недоброй памяти бабки Левонтихи, — вот и в этот раз, услыхав от воеводы о некой «колдовской девице», насторожился. Не то чтобы Вожникову так уж хотелось вернуться в свое время — здесь давно уже было что терять, — но… но все же тянуло, тянуло! Телевизор посмотреть, залезть в социальную сеть, на джипе поездить… как там, кстати, пилорамы-то? Наверное, пришел давно новый хозяин… или хозяева. Да какая разница! Хоть одним глазком взглянуть бы… расслабиться чуток — и назад, здесь вон сколько дел еще важных! И — красавица-жена, дети… народ, за который тоже ответственность нести надо!

И все же… и все же сильно влекли к себе князя ведьмы, можно сказать, словно магнитом тянули. Вот и сейчас…

Услыхав о ведьме, Егор озабоченно начал ходить по горнице, потом в сопровождении воеводы и шевалье де Сен-Клера спустился в сад. Там, присев на скамеечку под какой-то пальмой, в задумчивости выкушал кувшинчик вина — не один, на троих и раздербанили, — и заставил докладчиков рассказать все в подробностях. Слушал внимательно, почти не перебивая, кроме всего прочего, опасаясь, что сильная ведьма вполне может убрать его способность предвидеть опасность, как это получилось года два назад, в Аугсбурге.

В Аугсбург, кстати, необходимо было срочно послать гонца — к давнему компаньону Егора, банкиру Гансу Фуггеру, с помощью князя превратившемуся в денежный мешок Европы. Нынче казалось вовсе не лишним посадить пиренейские королевства на крепкий финансовый крючок, с которого они б не смогли слезть при всем желании… да вряд ли такое желание и появится.

— Так вот, — пригладив бороду, продолжал воевода, — эту ведьму зовут Аманда, совсем еще молодая девка, голодная, тощая…

— Очень красивая девушка, я бы сказал, — торопливо добавил уже кое-как понимавший русскую речь шевалье де Сен-Клер. — Златые волосы, карие, чувственные глаза… но — да, худовата. Ее бы подкормить, ах…

— Ну, хватит, размечтался, — Вожников засмеялся, постукивая пальцами по опустевшему кувшину.

Сей жест ушлый нормандец понял по-своему — тут же вскочил со скамьи, вытянулся:

— Принести еще вина, сир?

— Крикни слуге, пусть он принесет… Мы же с вами продолжим. Так в чем обвиняли ту девушку?

— В колдовстве, вестимо. — Онисим Раскоряка откашлялся. — На суд видоки вызваны были. Показали, дескать, глазами своими видели, как волхвовала девка: варила из всякой гадости приворотное зелье, порчу почем зря напускала, а однажды — а может, и не однажды — даже вызвала ураган! От того урагана запустенье здесь страшное было, насилу оправились.

— Так-та-ак, — покивал Егор. — Ураган, значит… А брат Диего небось пытать колдунью велел?

— А вот ничего подобного, сир! — Шевалье де Сен-Клер хлопнул себя ладонью по коленкам, меленьким, узким, каким-то детским… впрочем, у всех французов в то время именно такие коленки и были, достаточно зайти в Париже в музей армии в Доме инвалидов да полюбоваться на доспехи.

— Не только пытать ведьму наш славный христовый брат не велел, но еще и обидно смеялся над видоками!

— Смеялся?

— Так и говорил: мол, я, доктор богословия и университетский профессор, не умею вызывать ураган, а какая-то глупая деревенская девка — умеет? Видоки, конечно же, устыдились.

— А что за видоки были? — принимая почтительно наполненный подошедшим слугой кубок, осведомился Егор. — Ну! Чокнемся, други! За нас и за наше дело!

— Аминь!

— Четверо всего, двое не смогли по болезни добраться. — Пояснив, воевода поставил опустевший кубок на край скамьи, и проворный служка тут же наполнил его красным игристым вином, по вкусу напоминавшим что-то среднее между божоле и портвейном. Такое… кисло-сладкое, но пить приятно.

— Три бабы в видоках да один мужик…

— А бабы-то красивые хоть? — Вдохнув запах роз, князь с необъяснимой тоской посмотрел в небо, голубое, высокое, с белыми, медленно плывущими облаками, похожими на призрачные замки и ватные горы. А вон то, над шпилем собора, — на женщину! Да-да, на женщину — как будто она прилегла на спину, вытянув ноги — вон голова, волосы, пышная грудь…

— Красавиц, с позволения сказать, я там не видал, сир, — подал голос нормандец. — Ну, кроме самой ведьмы — уж та-то красавица. Ах, если б вы только видели ее, ваше величие! Пусть и грязна, худа, в отрепьях и под глазом синяк — крестьяне ведь ее чуть не убили, прежде чем доставить доминиканцам. Видать, крепко им насолила… особенно тем некрасивым бабищам… наверное, не одного мужика свела.

Вожников хохотнул:

— Ага, вот в чем дело! Я почему-то так и подумал… раз уж красивая.

— Да уж, сир! Какая женщина чужую красоту потерпит?

— Много ты знаешь про женщин! Так что же — обвинения с ведьмы сняты?

— Не совсем так, господине, — покачал головой воевода. — Ураган — да, сняли, а вот ведовство, привороты… Брат Диего велел ее пока в подвал посадить, чтоб не сбежала!