В детстве мистер Белл кормил нас обалденным чили по собственному рецепту, водил в тир и каждое 4 июля и День труда катал по озеру Техома на непотопляемой «Молли». Но он был склонен к резким переменам настроения, и под горячую руку ему лучше было не попадаться. А когда мне исполнилось четырнадцать, его взгляд стал порой останавливаться не на тех местах. Возможно, мистер Белл был просто честнее большинства мужчин и открыто любовался цветением юности. Однако, собираясь в гости к Лидии, я стала надевать шорты подлиннее.

Вчера вечером после ее успешного шпионажа и пирога фрито, приготовленного моим папой, у нас с Лидией было особенно хорошее настроение.

– А ты знала, что Агата Кристи однажды пропала без вести на одиннадцать дней? В одна тысяча двадцать шестом году. Как сквозь землю провалилась.

Лидия сидела на краешке моей кровати. Я попыталась ее представить: ноги привычно сложены по-турецки, розовые «мартенсы» валяются где-то на полу, черную копну волос удерживает розовая резинка. Розовый был ее любимый цвет.

Краткий репортаж с судебного заседания по делу Оу Джея Симпсона до сих пор звенел у нас в ушах. Пропустить его было невозможно. Папе не нравилось, что у меня на комоде стоит телевизор, а уж поганые новости нравились ему еще меньше, но я сказала, что со звуковым фоном мне легче. И что я вообще не слушаю, о чем там болтают.

Это было вранье лишь отчасти. Меня действительно успокаивал решительный голос Марсии Кларк. Разве ей можно не верить?

– Агата поцеловала на ночь дочку и исчезла, – продолжала Лидия. – Думали, она утопилась в Безмолвном пруду, потому что рядом нашли ее разбитую машину.

– Безмолвный пруд, говоришь? – скептически переспросила я. Только так нормальный человек и мог ужиться с Лидией.

– Я серьезно! Сама почитай. – Она сунула мне под нос какие-то бумаги. Со стороны могло показаться, что она надо мной издевается. Но это была Лидия. Рядом с ней серость у меня перед глазами немного светлела. Я как будто лежала на колючей траве и смотрела в вечернее летнее небо. – Там нашли ее машину, – повторила Лидия. – Была и другая версия: что ее убил муж-изменщик, а машину бросил. Сэр Артур Конан Дойл даже показывал ее перчатку медиуму, чтобы выяснить, куда она подевалась. «Нью-Йорк таймс» посвятила передовицу ее исчезновению. – Снова шуршание бумаги. – А потом она взяла и объявилась. Через одиннадцать дней. Амнезия, представляешь?

– Об этом и была лекция?

Почему-то это одновременно радовало меня и тревожило.

– Ага. Меня заинтересовало название, и я решила перед лекцией заглянуть в библиотеку. Когда я добралась до аудитории, твой врач уже разглагольствовал о фуге и ее связи с диссоциативной амнезией.

Жить в голове Лидии было бы очень непросто. Мне всегда казалось, что там царит ослепительный свет и хаос – как будто звезда взорвалась. Полушария ее мозга непрерывно воевали между собой. Потому что блестящая, умная, уравновешенная Лидия была одержима историями про убийства знаменитостей. Просто как наркоманка. Суд по делу Симпсона был ее ЛСД. От любой ерундовой подробности она ловила кайф. Вот, например, вчера она полвечера хихикала над тем, как после погони Оу Джей Симпсон попросил у копов апельсиновый сок. А потом десять минут сетовала, что присяжные вообще ни бум-бум в концепции полиморфизма длин рестрикционных фрагментов.

– Так что с ней было-то?

Я пытаюсь вернуть Лидию к теме. С одной стороны, мне действительно любопытно, а с другой – хочется скорей выяснить, каков мой доктор в жизни. Сволочь-манипулятор или?..

– Ее обнаружили в спа-отеле, где она зарегистрировалась под чужим именем. Пропавшая утверждала, что не узнает себя на фотографиях в газете. Некоторые врачи считали, что она находится в психогенном трансе и склонна к суициду. Такое состояние называют фугой, диссоциативным расстройством памяти. Отсюда и название лекции.

– Лучше уж представлять ее милой старушкой, пишущей уютные детективы у камина.

– Ага. Это примерно как узнать, что Эдна Сент-Винсент Миллей спала со всеми подряд и была морфинисткой. Эдны, Агаты – такие имена обязывают.

Я рассмеялась – почти как раньше – и тут же представила, как мой смех просачивается сквозь дверь спальни и разглаживает одну из морщинок на папином лице.

– Автор популярных детективов узнает об измене мужа и пропадает без вести. Похоже на рекламный трюк.

– Некоторые и про тебя так думают, – парировала подруга.

Такие оговорочки для нее редкость, но удар пришелся точно по больному месту: в правом боку резко кольнуло.

– Прости, Тесси, случайно вырвалось. А в твоего профессора грех не влюбиться. Такой ум. Он не притворяется, действительно очень умный. – Она немного помолчала. – Мне он понравился. Ему вроде можно доверять. Как считаешь?

Опять камень в мой огород.

Пятнадцать часов спустя я в полной мере испытываю на себе последствия этого поворота событий. Неужели моя преданная, объективная подруга все-таки решила проверить моего врача – неужели она настолько безумна, что подняла руку и задала вопрос? Он ее узнал. Я должна была это предугадать.

Врач только что извинился и вышел за дверь. Чем дольше его нет, тем мрачнее становится в кабинете. Можно подумать, слепые этого не чувствуют – еще как чувствуют! Кондиционер работает, я его слышу, но дышать становится все труднее. Я подтянула коленки и обхватила их руками. На языке привкус тухлой трески. Начинаю бояться, что здесь меня никто не найдет, не спасет… что я задохнусь.

Неужели это очередное испытание, доктор?

Когда терпеть уже больше нет сил, он входит в кабинет. Стул слегка вскрипывает. На глаза мне наворачиваются слезы благодарности. Вернулся!

– Прости, задержали. В следующий раз наверстаем обязательно. У нас осталось около получаса. На этой неделе я бы хотел поговорить о твоей маме, если ты не возражаешь.

– Я здесь не за этим, – отрезаю я. – Она умерла давным-давно. Мамы у многих умирают – и что теперь?

В уголках глаз начинает пениться какой-то туман. Затем летят искры – словно кто-то распугал стаю светлячков. Что-то новенькое. Может, так мозг предупреждает меня об обмороке? Обморок – не обморок… В моем состоянии это без разницы. Кривя губы, я с трудом сдерживаю смешок.

– Значит, тебе не трудно об этом поговорить, – разумно подмечает он. – Расскажи, как это случилось. Где ты была в тот день?

А то ты не знаешь! У тебя на столе лежит толстенная папка с моим досье, которую тебе и в голову не пришло прятать от слепой пациентки.

Щиколотку начинает покалывать. Боль тут же отзывается в полукруглом шрамике под глазом и в розовой полоске, аккуратно выведенной под левой ключицей. Неужели он не видит, как я расстроена? Почему не прекратит эту пытку?

Фрагменты его лица вертятся у меня перед глазами, но в картинку не складываются. Серо-голубые глаза, каштановые волосы, очки в стальной оправе. Совсем не похож на Томми Ли Джонса, сказала Лидия. Однако цельный образ я сложить не могу, как ни стараюсь… вслепую мне этот портрет не нарисовать.