с ног. Конечно, где-то позади стояли наготове два десятка верных ему людей, но с таким невиданным соперником он хотел справиться в одиночку.

Малость покружив возле великана и едва избежав череды хитроумных выпадов, Биндур решился на отчаянный шаг: рванувшись вперед, он сцепился с громилой руками, и теперь каждый из них намеревался повалить на пол другого, окончив тем самым поединок; какое-то время они стояли почти без движения, поглощенные неистовой борьбой. Но когда левая рука Биндура стала дрожать под тягостным напором неприятеля, он сумел изловчиться, ударив черноволосого коленом в бок. От неожиданности громила немного ослабил хватку, но и этого оказалось достаточно — Биндур молнией метнулся к нему за спину, и одним мощным прыжком замкнул на шее удушающий захват.

Разъяренный соперник попятился назад, намереваясь придавить Биндура к стене и сбросить с себя, однако тот, подтянувшись, усилил хватку и уперся коленями в широкую спину. Здоровяк захрипел и остановился, силясь удержаться на ногах. Он попробовал было поддеть руку, что крепко сдавила мощную шею, но, потерпев неудачу, решил одним рывком стряхнуть наглеца со спины. К тому времени силы покинули Моварда, и когда он схватил Биндура за ворот одежды, то лишь едва ощутимо дернул его. Ослабевшая рука великана соскользнула вниз и повисла плетью. Лицо Пьянодума мертвецки побледнело, глаза потускнели и стали закатываться, но он упорно продолжал стоять на ногах; тогда командир стражей ослабил захват и качнулся вперед. Громадный человек упал на колени, а после завалился всем телом на прочный дощатый пол. Схватка была окончена.

Перво-наперво Биндур, невероятным усилием перевернув тело, ощупал горло побежденного. Кивнув своим мыслям и утерев пот с лица, он спросил запыхавшимся голосом:

— Ну, и кто в ответе за это представление?!

Хриплые слова звучно разнеслись в тишине таверны, нарушаемой лишь мерным треском очага, и были услышаны каждым. Самые смелые и любопытные из постояльцев «Водоворота», едва заслышав шум и крики внизу, поспешили узнать причину, а под конец потасовки подоспели и все прочие. Оцепеневшие от зрелища люди наконец-то пришли в себя и загалдели даже громче обычного. Пока одни хлопали победителю и приглашали к себе за стол, другие требовали выдворить побежденного из таверны и передать его дозорным стражникам; третьи же, поглазев немного, отправились из таверны по своим делам.

Под скромные выкрики недовольных, что быстро затерялись в общем гвалте, нежданный спаситель и его спутники перетащили Моварда за прилавок Фарьяда, где великан едва уместился. Кронт, наблюдавший за схваткой сидя на полу, поспешно встал на ноги и подошел к ним.

— Прими мою благодарность, незнакомый воин. Не подоспей ты столь вовремя, туго бы мне пришлось…

— Боюсь, ты и представить не сможешь, насколько туго, — кивнул ему незнакомец, поправляя рука измятой блузы. — Не сочти за грубость, однако против него шансов у тебя не было, пусть даже и с мечом. И, между прочим, никакой я не воин, просто мне уже приходилось драться раньше — разбойники, будь они неладны, до любого товара охочи, пускай даже небогатого. Видишь шрам на подбородке? Он-то и научил меня, как важно бывает порой постоять за себя.

Купец умолк, осторожно прощупывая левый бок, из-за чего вскоре поморщился.

— У-ух, хорошо же мне досталось. И на кого, интересно, он так ополчился — на тебя, выходит? А этих бедолаг тоже он по таверне разметал? Чем же вы ему не угодили?

— Да я, признаться, не знаю, с чего и начать… — Замялся бард.

— Ты мне тут не юли, — проворчал заезжий торговец, — я не для того кулаки в кровь разбил, чтобы недомолвки твои выслушивать. Отвечай, прямо и по делу.

— Юлить я не собирался, поверьте. Этот великан, которого вы так славно отделали, прибыл к нам дней пять тому назад и вел себя вполне мирно, разве что держался особливо среди прочих. Из всех отягощенных любопытством, я стал первым, кому удалось разговорить его, и мы, скажем так, обменялись историями. То, что мне удалось узнать…

— Тьфу, чтоб тебя! — воскликнул незнакомец. — Мне нет дела до того, кто он, откуда и что тебе рассказал. Мне просто нужно знать, сколько твоей вины в моих синяках и порванном костюме! В последний раз спрашиваю, чем ты его разъярил?

* * *

Кронт с трудом верил собственным глазам. Прямо сейчас в его руках лежал портрет злополучного военачальника, канувшего в небытие без должного воздания; точно таким он изображался и среди страниц летописи. Как догадался бард, находка оказалась старинным розыскным листом. Вот только нижняя его часть, с указанием имени и возможной награды, была грубо сорвана.

«Откуда у него эта вещица? И, что важнее, зачем он вообще хранит ее при себе? Неужто до сих пор ищет преступника? Престранно, а все же… все же, вдруг Мовард — потомок того самого предателя? И если вглядеться в лицо получше…»

Песнопевец поднял взгляд…

И ужаснулся.

Пусть у человека напротив и были различия с портретом, сомнений быть не могло: перед ним восседал вовсе не потомок, а сам предатель лично, спокойно распивая икримт здесь, на Рандаре. Уж в чем в чем, а в людских лицах Кронт разбирался прекрасно, и малая маскировка не могла его обмануть. В один миг пьяные россказни Пьянодума приобрели совершенно иной смысл…

От внезапного открытия у барда пересохло во рту, а сердце его стократно ускорило свой ритм. Кронт хотел было закричать, но не смог даже вздохнуть как следует, да и кто бы поверил? А Мовард меж тем не сводил глаз с наглеца, которого давно уж отправил восвояси, и все больше гневался.

— Решил напоследок позлить меня, стихоплет? Выходит пока неплохо, да вот последствиям ты не обрадуешься, пеняй на себя! Эй, да что с тобой такое?

— Ты… — Только и сумел выдохнуть Кронт; поборов тугой ком в горле, он продолжил уже громче, не скрывая ярости и презрения. — Ты… Из-за тебя погибли сотни, если не тысячи людей, а ты сидишь здесь, до сих пор живой, и пируешь в свое удовольствие, когда достоин лишь гнить заживо в сырой темнице, негодяй!

— Что? Что ты несешь?! — злобно рявкнул Пьянодум. Внезапно глаза его сделались дикими, и он пошарив рукой за пазухой, побагровел. — Умолкни. Умолкни сейчас же, иначе тебе несдобровать!

Но бард, мигом отпрянув от стола, и не думал прекращать свою гневную тираду.

— Умолкнуть? Я так не думаю. И не пытайся мне угрожать — сегодня в таверне полно народу, и далеко не всем здесь твое присутствие по нраву. Только представь, в какой они будут ярости, когда узнают истину! А пока скажи мне,