Вот, например, ровно год назад стою я на службе в храме. Воздух наполнен дыханием приближающегося поста. О постном подвиге говорит нам и отец Павел, оглядывая своих прихожан: «Дорогие мои, – с любовью и некоторой грустью начинает батюшка. Затем еще раз бросает взыскующий взгляд на наши лица и продолжает уже гораздо веселее: «Не все из нас доживут до конца этого поста…»

Дальше уже трудно внимательно слушать, потому что гораздо интереснее смотреть на стоящих в храме, чьи лица медленно, но верно приобретают землистый оттенок.

М-да, литература о разного рода предсказаниях, которая в последнее время стала так интенсивно выпускаться, сделала свое дело. Мы теперь на всякий случай каждое духовное лицо подозреваем в таких способностях. Отец Александр рассказывал нам, как к нему пришла женщина и стала жаловаться, что ей предстоит авиапутешествие, а она очень боится разбиться.

«А чего тут бояться, все хорошо в любом случае будет, мы вас обязательно отпоем», – ласково утешил батюшка чадо трепещущее.

Чадо, конечно, выжило, но, по ее собственным словам, стало теперь совсем седое, хорошо хоть не лысое. Так батюшка нас от мнительности исцеляет. И искренне недоумевает, когда жалуемся ему на свои страхи. Вот, говорит, приходит ко мне девушка и говорит, что она смерти очень боится и постоянно думает об этом, извелась вся. А я ей отвечаю: «Счастье-то какое, не каждый монах стяжает постоянную память смертную. А вам Господь просто так дал, сразу. Как же вам повезло».

Зная это, я почти не удивилась, когда батюшка на мой вопрос, где искать его, если ему не случится быть в храме, ответил: «Митинское кладбище, участок 123»(примечание для активных паломников: название кладбища и номер участка изменены, батюшка, слава Богу, еще с нами).

Умеют наши отцы внести некоторую живинку в жизнь нашу, чтобы мы наконец встряхнулись и огляделись. А то так течет себе жизнь, журчит, и написать-то про нее практически нечего. Вот поэтому все свадьбой и заканчивают, подразумевая, что дальше и так все понятно: дети, работы, заботы.

Вот и мы так ровно и тихо зажили в недрах нашей кунцевской квартиры, которая стала уже напоминать небольшой суетливый муравейник. Папуля так вообще был очень рад, что я завела нового домашнего питомца. Он вообще на ура принимал всю ту живность, которую мы с сестрой заводили. Хотя доставалось от этих зверят больше всего именно ему. Он и гулял с ними, и кормил и, конечно, любил и защищал от ворогов.

Так, например, была у нас с сестрой собачка породы бигль по имени Гай. Честно говоря, чудовищное существо. Я из-за нее на всю жизнь осталась уродцем. В моем отрочестве эта удивительно сильная псина протащила меня по всем окрестным помойкам, поэтому руки у меня длинные, как у мартышки. И ноги длинные, как у жирафа, так как затормозить я его не могла и все время прогулки бегала. Не только меня эта собачка изводила, и на всех остальных домочадцев у нее тоже сил хватало. Так, например, мамуля и теперь нет да вспомнит, как купила она раз курочку на рынке…

Жили мы тогда на госдаче, на Сходне. Поля, леса, речки и овражки. Никаких тебе заборов единоличных, никаких шести соток, красота! И вот купила наша мамочка у селян курочку упитанную и радостно приволокла ее в наше гнездышко. Только в дому поняла добытчица, что курочка-то себя не контролирует, то есть воняет (это я по мотивам старого анекдота о спящей протухшей рыбе: а вы всегда себя во сне контролируете?). Повздыхала-повздыхала мама и отнесла покойницу на помойку.

Проходит минут 15. Курицы нет, запах усиливается. Встревоженная мать дозором обходит жилище свое и видит: на террасе сидит счастливый Гай, около него лежит безучастная ко всему курица.

Мама отважно отбивает законную добычу у псины, хватает лопату и бежит в ближайший лесок, чтобы предать несчастную земле. Вернувшись с чувством исполненного долга, мама понимает, что у нее нервный срыв: она чувствует уже ставший навязчивым куриный запах повсюду. Мамуля не хочет принять тот факт, что это месть покойницы и теперь запах, как тень отца Гамлета, будет с ней до гробовой доски, и опять несется по дому, уже изрыгая недостойные матери семейства проклятия и потрясая своими маленькими, но крепкими кулачками в воздухе.

И – о счастье! Это, слава мирозданию, не она сдвинулась на куриной теме, это Гай выкопал куренка гораздо быстрее, чем она закопала, и теперь пытается спрятать его под бабушкиной кроватью. С победным криком сильнейшего мама выхватывает куря из оскаленной пасти кобеля и несется к реке Сходня. Мы с сестрой несемся за ней. Река Сходня, конечно, больше похожа на ручей, но уж больно мама в эти минуты напоминает нам Катерину из «Грозы» в финале пьесы. На наших глазах мама, лихо гикнув, швыряет синее лысое тельце в пучину вод. Если вы думаете, что теперь я вам в подробностях опишу, как мама ночью видела сон, в котором белая убиенная полуразложившаяся куриная дева, обмотанная речной травой, оставляя за собой мокрые следы, медленно приближалась к маминому ложу, так я этого делать не буду. Хватит с вас и услышанного.

Тот же Гай в Москве имел обыкновение сбегать от безутешного отца, обычно это происходило перед какими-нибудь важными мероприятиями типа моих экзаменов. И вся семья вместо сна понуро бродила по улицам, пугая прохожих хриплыми воплями: «Гай, ко мне!» Гай же, как я сейчас думаю, был все время где-то поблизости и откровенно тащился, глядя на наши страдания. Почему я уверена, что он был рядом? Очень просто. Стоило нам вернуться домой и упасть в слезах на койки, предварительно напоив валерианкой отца, которой на одной ноте беспрерывно повторял: «Я чувствую, я просто знаю: больше мы его никогда не увидим! Никогда!», – как ровно через пять минут раздавался протяжный мерзкий вой прямо под окном родительской спальни.

Хочу отметить, что дом наш состоял из 16 этажей и 12 подъездов. Это была первая такая громада в Москве. И как только это собачье исчадие, которое никогда не ходило в школу, могло с такой точностью вычислить наши окна?!

Я уже не говорю о том, что громкость и сила этого воя была такова, что на 14 этаже, при закрытых окнах, мы все вскакивали с постелей и выбегали на балкон. Где уже могли без помех любоваться нашей пропажей. Осчастливленный отец летел пулей к своему собачьему блудному сыну. И часов в семь утра воссоединившаяся семья могла соснуть часок перед началом трудового дня.

Еще много можно рассказывать о Гае, мы все-все помним, такие раны не заживают. И то, как он в березовом лесочке, услышав призывный выкрик моего деда: «Гай, зайцы, ату!», схватил дедову шапку, упавшую с дедовской головы в тот момент, когда тот ринулся показывать собачке, в каком направлении драпанула дичь, и стал терзать ее в клочья. Шапку, конечно, а не дичь. И как он, нажравшись от души коровьего навоза, облевал всю великолепную цековскую дачу деда. Но я думаю, уже и без этого ясно, что трудно было эту собаку любить, легче удавить. А вот папа любил, искренне и нежно. И однажды вступил за нее в неравный бой…

У нас во дворе каждый вечер прогуливал своего дога большой молодой человек, высокомерно из-за спины своего гиганта поглядывающий на остальных собачников. И этот молодой человек имел скверную привычку спускать свою громадину с поводка. А громадина имела скверную привычку набрасываться на всех собак, особенно на тех, что меньше ростом. Бигль, если вы не в курсе, порода хоть и боевая, но небольшая, сантиметров 40 в холке. Поэтому папа не раз выхватывал из пасти чудовища нашего малыша. А потом, потеряв всякое терпение, подошел к хозяину и вежливо попросил, чтобы тот не спускал с поводка своего агрессора. В ответ этот молодой болван схватил моего папочку за воротник пальто и проорал ему прямо в лицо: «Спускал и буду спускать. А ты, старый хрыч, вали отсюда, пока жив».