— Слушай, а я то шампанское… за которым пошел, так и не выпил.

— Ты вроде шел за пивом, — ухмыльнулась Землепотрясная.

— А когда шел, подумал, что по торжественным случаям люди всегда пьют шампанское. И мне показалось, что наша встреча — как раз такой случай.

— Ладно тебе… — Чуб расплылась, зарумянилась на глазах, как блинное тесто на сковородке. — Давай бутылку.

— Она в холодильнике на кухне. Идем?

— Идем… — Даша сбросила на ходу короткую шубку, передернула плечами — по квартире гулял ледяной сквозняк. Холодильник шампанскому был совершенно не нужен. Руслан открыл дверь морозовырабатывающего агрегата, и она засмеялась, узрев его содержимое. — Ух ты!.. Ты, кажется, решил, что у нас уже свадьба.

— Всего четыре бутылки, — оправдался он, не сводя с Землепотрясной ошалело-счастливого взгляда.

— Да я, в общем, не против. Дай открою. Я здорово открываю шампанское.

— Вроде положено мужчинам…

— А я — и есть он, — похвасталась Чуб. — Я — рыцарь в доспехах, ты просто не понял. А потом, я раньше в ночном клубе работала… — Чуб взяла из его рук бутылку, ловко сорвала фольгу и, профессионально придерживая пробку кулаком, принялась откручивать проволоку.

— Подожди, — сказал он. — Ты только не смейся, но я…

— Что?

— Написал песню. Она о тебе…

— Правда?

— Но она не очень хорошая…

— Зато моя! То есть мне. В общем, спой давай…

Помедлив, Руслан взял стоящую тут же, на кухне, гитару, ударил по струнам:

Ты всегда меня ждала.

Я всегда тебя искал…

И на второй строфе Чуб поняла, что окончательно пропала. А когда он допел, быстро, бездумно обняла его левой свободной рукой, прижалась губами к его губам, и мир исчез, провалился, обязан был так поступить… но не сдержал обязательств.

— Даша… Даша!!!! — послышалось издалека.

Чуб не смогла заставить себя пошевелиться. Блаженная истома превратила тело в камень, она боялась сдвинуться с места, боялась расплескать бесконечность, открывшуюся ей.

— Даша! Даша, ты где?!! — голос приближался.

На миг Чуб возненавидела Машу. С невероятным усилием она оторвала себя от Руслана, и в ту же секунду ее охватили пустота и отчаяние — словно, сделав это, она утратила его навсегда.

— Да-ааша? Да-ааша?!!

По плечам пробежал мороз дурного предчувствия. Маша Ковалева еще никогда не кричала так — так истерично-отчаянно, будто за нею гнались.

— Я здесь! — заорала Чуб. И коротко пояснила Руслану: — Подружка. Она у меня шальная такая… Мы с тобой, олухи, дверь не закрыли.

— Даша! Даша, она… лезет… ползет…

Мокрая от пота, безумноглазая от страха, запыхавшаяся Маша внеслась в квартиру и, полностью оправдав данную ей характеристику, с порога бросилась Руслану на шею, повалила его на себя.

— Окно! — закричала она.

Чуб обернулась к окну кухни: стекла уже были черны, заполнены скороспелою ночью. Больше там не было ничего… кроме серой когтистой руки. Рука появилась внезапно, вцепилась в подоконник, а вслед за ней, быстро как вспышка, ночь заслонила длинное серое тело, лицо с большими застывшими — неживыми глазами. Стоячий взгляд коснулся Чуб…

«Ну почему тут нет Кати?!» — успела подумать она, а затем быстро, не думая, подняла на Мару единственное имевшееся в ее распоряжении оружие — бутылку шампанского — и хлопнула пробкой.

Окно загремело. Медленно, словно время вдруг приостановило движение, Даша увидела, как пробка разбивает стекло, стекло разлетается, руки каменной Девы — когтистая и вторая, с торчащей из нее ржавой, похожей на черных червей, проволокой — взлетают над головой, тело устремляется назад… А потом, спустя много-много лет услыхала, как бетонное тело ударилось и разбилось о покрытый ледяной коркой смерти асфальт.

* * *

— Вот он, — Дмитрий Андреевич показал Кате нарядное здание вкусного бордового цвета на углу улиц Владимирской и Прорезной.

За спиной Дображанской возвышались Золотые ворота и их коралловый дом-замок на Ярославовом валу, 1 с Башней Киевиц под острым колпаком серой крыши. Но сейчас Дображанская стояла к ним спиной — лицом к четырехэтажному угловому дому № 24/39, похожему на помпезный вишневый пятиярусный торт с белым кремом.

Нарядным бордовое здание было только снаружи, его окна чернели пустотой абсолютного одиночества.

— Уверен, вы хорошо его знаете, — сказал Дмитрий Андреевич. — Все очень похоже на историю Замка Ричарда. Однажды некоего торговца оружием Петра Григоровича-Барского обуяла честолюбивая мечта построить самое роскошное здание в Киеве… И ему это удалось. В 1900–1901 годах это был самый красивый и самый высокий дом Города. Только владелец его разорился еще во время постройки…

— Похоже на классическую историю о сделке с дьяволом, — отметила Катя.

— Здание выкупил его кредитор. Затем началась война, потом — революция. В советское время здесь прижился ресторан «Лейпциг». Я бывал в нем. Моя сестра праздновала там свою свадьбу. Там часто свадьбы гуляли…

— И до революции там тоже располагалось кафе — известная кондитерская «Маркиза», — сказала Дображанская.

— Ну а во времена перестройки дом был выкуплен, в его реставрацию вложили немалые деньги. Однако вскоре у его последнего владельца, так же как и у первого, начались финансовые трудности… Я не хочу, чтоб кто-то знал про мой интерес, потому мы не сможем войти туда. Да и смотреть там особенно нечего. Как и Ричард, отреставрированный дом стоит пустой. Словно он проклят. Говорят, зимой, год назад, там нашли труп какого-то бомжа… не знаю, правда ли это, но…

— Понятно, — Катерина косо посмотрела на Дмитрия Андреевича, подумав, что в глубине души он все-таки верит в проклятья, и вышла из машины.

«Маркиза» отличалась от «Короля» одним — Дображанской, несомненно, было, что порассказать о нем. Если Маша говорила с домами, как с людьми, Катерина была подобна психологу, читавшему по лепке строений, как по симптомам и оговоркам, то тайное, о чем дом не желал рассказать или даже не подозревал о том сам. Но только в том случае, когда лепнина была в стиле Модерн…

Фасад Замка Ричарда, лишенный лепных украшений, не давал Кате повода для размышлений. «Маркиз» украшал пышный барочный декор. Однако дата «1900» на фасаде говорила, что рожден дом в разгар Модерна. О чем красноречиво свидетельствовали и две статуи дам-модерн над центральным входом — разных, но в то же время похожих, зеркально отображающих позы друг друга. Еще две женщины, уже в строгом классическом стиле, украшали фасад сбоку — со стороны Прорезной. Цепкий глаз Кати схватил два непонятных мужских профиля, вырезанных на стене дома, и пучеглазую сову.

— Странно, — прошептала она. — И правда, странно…