— Его воображение, — закончил за него Хито. — Может, это было всего лишь отражение огня в камне. Мой господин, уверяю вас, там ничего не было.

Однако его голос звучал так, будто он близок к панике. Почему? Неужели он думал, будто я побью его из-за того, что какое-то животное вырыло себе нору под моим домом?

Не просто какое-то животное, вдруг понял я. Лисы всегда приносят неудачу крестьянам.

— Дай мне лампу, — говорю я.

— Мой господин! — Хито тупо смотрел на меня, не моргая.

Я ласково ему улыбнулся.

— Хито, пожалуйста, подвяжи мне рукава.

— Как вам будет угодно. — Он тяжело сглотнул и неохотно перевязал мне рукава у запястий черной шелковой лентой, которую достал из каких-то тайников в своих платьях.

— Мой господин! — донесся женский голос из тени занавешенной веранды. Шикуджо уже пришла в мои комнаты. Но, конечно же, это не ее голос: она никогда не станет говорить в присутствии простолюдинов.

— Да, Онага? — Той же черной лентой я туго привязал широкие штаны к ногам.

— Моя госпожа, ваша жена интересуется, что именно вы собираетесь делать? — Она говорит язвительно, холодно и спокойно.

Я становлюсь на колени, беру из рук маленького крестьянина металлическую лампу.

— Моя госпожа считает, что вы не должны туда идти! — говорит служанка Шикуджо.

— Уже почти стемнело, — вторит ей Хито. — Если вы так хотите узнать, что там, пусть кто-нибудь из слуг…

— Моя госпожа боится, что вы можете пораниться. Эти звери все еще могут быть там.

— Завтра! — продолжает Хито. — Если вам так хочется самому посмотреть, что там, вы можете сделать это завтра. А еще лучше, если это сделаю я.

— Они дикие! Они животные. Они могут укусить…

Я слышу голос своей жены сквозь шум и причитания слуг. Она говорит громко:

— Будь осторожен, муж.

Паутина — вещь красивая,

Если только ты не муха.

В ожидании мужа я сижу в его комнате и смотрю на паутину, но паука нигде не видно. Меня это пугает больше, чем если бы я его видела, какой бы большой и страшный он ни был.

Мне стало бы легче, если бы я покинула эту комнату. Но он звал меня. Поэтому я жду, смотрю на паутину и волнуюсь.

Конечно же, я пошел туда, в темноту. Почему я такой сумасшедший? Лисы — маленькие дикие создания. Однажды я видел, как одна из них в клочки разорвала мышь-полевку. Скорее всего, нора окажется пустой. А глаза, которые видел крестьянин, всего лишь игра его воображения. Почему я хочу — нет, зачем, мне необходимо! — увидеть это место? Что я хочу доказать и кому?

Гул голосов наверху становился тише. Дом был плоской темной крышей над моей головой, поддерживаемой лабиринтом тяжелых поперечных досок и подпорок. Земля под домом выложена мелкими речными камнями, чтобы даже в самую сухую и ветреную погоду не поднималась пыль. Но время скрыло их под слоем земли.

Столпы света поднимались и исчезали, пока я на коленях продвигался к норе. Неожиданная тень испугала меня. Но это был всего лишь необычной формы камень, поддерживающий подпорки. Следующий камень тоже напугал меня. Когда кто-то наверху ходил по комнате, доски издавали зловещий звук, похожий на весенний гром.

Я подобрался к норе, где земля была покрыта отпечатками лисьих лап и их рыжей шерстью. В воздухе удушающе пахло мускусом и чем-то кислым.

Ничто в моей жизни не подготовило меня к такому. Я всегда был центром всего: моей жены, моих слуг, моего мира. Оказывается, были и другие миры, совершенно не похожие на мой. И сейчас, застряв в пространстве между полом и землей, дыша воздухом, пахнущим чем-то посторонним, я понял, что оказался чужим, другим.

На расстоянии вытянутой руки от меня была дыра — шириной в два мои запястья, круглая, как монета и совершенно черная, без проблесков и отражений. Я протянул лампу, чтобы осветить лаз. Глубоко внутри блеснули две яркие вспышки.

На мгновение мое сердце перестало биться: из-за неожиданной боли в груди я не мог дышать. Выцветшая от времени шерсть взвилась вверх и кружилась в свете лампы.

Не дыша, я долго, не отрываясь, смотрел на два отблеска, пока те не превратились в отражения на мокром камне. Я был один.

Я сунул руку в нору и вытащил камень: серый переливающийся кварц, должно быть, оставшийся здесь после того, как мостили дорожки в саду. Это был всего лишь камень, холодный и грязный. Ничего больше.

Они жили здесь, мы напугали их, и они убежали. Но когда я увидел отблеск глаз, это не страх заставил мое сердце перестать биться. Это было страстное желание.

Ждать, смотреть, беспокоиться.

К счастью, я к этому уже привыкла.

Когда я вернулся, мои слуги все еще ждали меня.

— Там ничего нет. Не стоило поднимать такой шум из-за простого камня и беспокоить меня понапрасну. — В одной руке я держал камень, маленький, как чашечка для саке. Я рад, что мой голос не выдал моего разочарования.

Крестьянин краснеет, но продолжает настаивать:

— Мой господин, я клянусь…

— Достаточно, — говорит Хито. — Неужели вам больше нечего делать, кроме как стоять здесь и глазеть?

Он поворачивается ко мне.

— Ваша корейская парча! — Слуга начинает отряхивать мое платье, покрытое грязью и паутиной.

— Да, жизнь в провинции отрицательно сказывается на моих нарядах. Может, стоит раздобыть крестьянское платье?

Моя шутка его не рассмешила. Он продолжает ворчать.

— Мой господин, вам было совсем не обязательно лезть…

— Я хотел увидеть.

— И они были там?

— Разве я не сказал, что их там не было?

— Я просто подумал…

— Ты слишком много думаешь, Хито, о вещах, которые тебя не касаются.

Он напрягся и прибег к формальности, чтобы загладить свою вину.

— Моя госпожа, ваша жена, ждет вас в вашей комнате.

— Да, — протянул я. Моя жена — не лиса, она всегда там, где ее ожидаешь увидеть.

Я умываюсь, переодеваюсь и иду к себе в комнату, ожидая увидеть жену расстроенной и злой. Конечно, она никогда не показывает этого прямо, но мы уже достаточно долго женаты, чтобы я мог понять, когда она злится.

— Надеюсь, у тебя был интересный день, муж.

— Да, — просто отвечаю я. — Спасибо за беспокойство, но это было не обязательно.