— Кажется, тебе не хватает вдохновения, — заметила Сноу.

— Это не вдохновение, это слащавость.

— О-о-о! — Сноу лизнула палец и сделала знак в воздухе. — Слово из словаря.

Они вернулись в другую секцию. Там продавались скребки для лобового стекла и аварийные фонари, может быть, для их папы.

— В магазине бытовой техники выбор лучше, — заметила Джозетт. — Давай посмотрим духи для мамы.

— Нет, лосьон.

— Вот и купи его. А я возьму духи.

Все хорошие духи были заперты под стеклом прилавка, на котором лежали руки давешней очкастой леди.

— Черт, теперь нам придется иметь дело с ней, — с досадой проговорила Джозетт.

— А я ей не грубила, — сказала Сноу. — Так что и разговаривать мне.

Джозетт закатила глаза и надула щеки.

Сноу подошла к продавщице и улыбнулась.

— Как у вас дела? — произнесла Сноу жизнерадостным тоном. — Мы ищем по-настоящему хороший рождественский подарок для нашей матери. Наша мама особенная. — Сноу вздохнула. — Она так много работает! Что вы предложите?

Женщина оторвала осуждающий взгляд от Джозетт, согнувшейся над стеклянным прилавком, и ее руки запорхали среди сверкающих, как драгоценные камни, коробочек и флаконов, а потом остановились на пробнике духов «Жан Нате».

— Слишком просто, — заявила Джозетт.

Сноу указала на «Йован Маск».

— Это не запах мамы. В ее запахе больше… ну не знаю… чистоты, что ли.

— Может быть, «Чарли» или «Блю Джинс»?

— Пожалуй, слишком обычные.

Они задумались, рассматривая витрину.

— Я хочу подарить что-то особенное. У меня есть заработанные деньги, — объяснила продавщице Сноу. — Может, что-нибудь от дизайнера или кинозвезды?

Женщина указала на коробочку. «Белые бриллианты». От Элизабет Тейлор[41].

— Американский аромат номер один, — трепетно произнесла она.

— Кто такая Элизабет Тейлор? — спросила Джозетт.

— Да-а-а, «Клеопатра»[42]?

Они обе вспомнили обложку кассеты в видеопрокате.

— А кроме того, она дружила с Майклом Джексоном?

— Ах да. — Джозетт понюхала спрей. — Чудно. Мне нравится.

— Духи «Энжоли» в розовой коробочке, украшенной тисненым золотым цветком.

— Но запах у мамы не такой острый. Я имею в виду, она от природы хорошо пахнет.

— Он будет плохо сочетаться с отцовским одеколоном «Олд Спайс».

— А как насчет «Дикого Мускуса»?

— Может, «Песню Ветра»…

— Ими душится бабушка.

Женщина за прилавком достала элегантную коробку, спрятанную за другими. Она была бледно-розовато-лиловой, то есть какого-то дорогого неопределенного цвета. С черновато-серой полосой. Флакон как раз умещался в ее ладони, по нему шел узор из рельефных ромбов, стекло было изящно закручено. «О Саваж». Женщина распылила немного духов на матерчатую салфетку, взмахнула тканью перед их носами. Подождала. Аромат был свежий и сухой. Слегка лакричный. Может быть, с намеком на облако. Нотки свежераспиленного дерева? Сена. Какой-то особенной травы в особенном лесу. Ничего темного, ничего страстного. И что-то еще.

— Большинство людей думают, что пахнет слишком заурядно, — сказала леди. — Эти духи не похожи на другие. Никто их не покупает. У нас есть только один флакон.

Сноу смотрела на Джозетт, широко раскрыв глаза. Джозетт снова вдохнула аромат.

— Мне бы хотелось, чтобы все пахло так, — призналась Сноу.

— Такой чистый запах, — проговорила Джозетт, опустив флакон. — Должны быть недешевы.

— Немного дорого, да, — смутилась женщина. Ее, казалось, озадачила сумма. — Я здесь просто работаю. Это не мой магазин, — добавила она.

— Да, — пробормотала Сноу. — Дороговато. Я экономила. Ну да ладно.

— Они подходят и для мужчины, и для женщины. «Оу-у Саваж».

— «О Саваж», — процедила Джозетт с преувеличенным французским акцентом. — Они нам подходят.

Она повернулась к Сноу, ее глаза искрились.

— Какой запах!

— То, что надо, — отозвалась Сноу.

Глубоко в сумочке у Джозетт был спрятан старомодный старушечий кошелек. Она его вытащила. Сноу страстно обняла сестру.

Потом, прямо перед продавщицей, они расплакались. Обе понимали: это то, что нужно. Одеколон пах чистотой, как волосы Лароуза в холодный осенний день, когда брат входил в дом и Эммалайн склонялась над ним.

«Ах, как ты пахнешь, — говорила она. — Ты пахнешь, как весь огромный мир».

Покидая аптеку, Джозетт и Сноу поговорили о запахе огромного мира и решили, что обладают сверхъестественными способностями, не меньшими, чем ведьмы на шабаше.

— А может, все наши люди обладали ими до того, как пришли белые.

— Да, — согласилась Сноу. — И мы жили пятьсот лет.

— Я даже слышала, как кто-то это говорил.

— И я тоже. А еще мы могли управлять погодой.

— И в это я верю.

— Отлично, — заявила Сноу. — Займемся этим прямо сейчас.

— Твое имя не зря означает «снег». Все, что ты можешь, — это навалить его побольше. А вот я хотела бы, чтобы меня звали Лето.

Было ветрено. Они шли к месту, где договорились встретиться с отцом. Тот обещал забрать их после того, как отвезет Отти обратно домой. Они собирались посидеть в кафе «Сабвей», может быть, заказать на двоих по большому сэндвичу из откормленной пшеницей индейки с американским сыром, листьями салата, помидорами, маринованными огурчиками и сладким луковым соусом. Конечно, как же без этого. Они были голоднее, чем обычно, и у них хватало денег, чтобы заплатить за индейку, при условии, что пить они станут только воду.

— Это и лучше для нас, — заметила Джозетт, которая любила газировку.

— Нам же показывали на уроке здоровья, — скорбно произнесла Сноу. — Всего одна банка в день, и ты получаешь сахарный диабет.

Ландро никогда не покупал газировку, потому что не хотел, чтобы его дети остались без ног. Когда он это им объяснял, они щурились, словно от боли: «Да, папа». И пили запрещенную шипучку в домах бледнолицых. Теперь, ожидая отца, они смотрели на обертки от сэндвичей в изумлении.