Другой заметной чертой эллинистического периода стал упадок городов-государств материковой Греции, таких как давние великие соперники Афины и Спарта. В тени все более возвышающегося Рима они утрачивали былое значение. Молодые и амбициозные греки уезжали на восток гигантской империи, созданной завоеваниями Александра, в особенности в Александрию и Антиохию, столицы Египта и Сирии, ставшие новыми центрами эллинистической культуры.

Когда антикитерские обломки были обнаружены, Валериос Стаис, директор Афинского национального археологического музея, сразу отнес их к эллинистическому периоду, а именно ко II в. до н. э., как к наиболее вероятному времени крушения корабля. Наряду со статуями собиратели губок подняли множество терракотовых сосудов – амфор, в которых хранились различные продукты, в том числе продовольствие для команды. Хотя они обросли раковинами, один из моряков с «Сироса» смог счистить часть наростов перочинным ножом и обнаружил греческие и латинские буквы, обозначающие емкость амфор. Стаис счел использование и латинских, и греческих букв указанием на эллинистическую эпоху, когда Рим уже вошел в силу, но еще не установил свою власть над Грецией.

Однако это исключало датировку специалиста по нумизматике Иоанниса Свороноса, отнесшего надпись на Антикитерском механизме к III в. И конечно, у Свороноса была другая теория. Убежденный в том, что такой ценный груз, как статуи, не могли не упомянуть в античных текстах, он в поисках информации изучал записи из архивов многих городов.

В конце концов ему удалось найти документ IV в. из Аргоса, города в материковой Греции, упоминавший произведения искусства, схожие с теми, что были найдены в обломках антикитерского корабля. «Загадка решена, – гордо заявлял он и в газетных статьях, и всем, кто хотел его слушать. – Ценный груз шел из Аргоса, вероятно, где-то в 300-е гг. и, скорее всего, направлялся в Константинополь – тогдашнюю столицу Восточной Римской империи».

Но даже если убрать за скобки несколько нетрадиционные методы Свороноса, статуи сами по себе мало что могут сказать о точной дате кораблекрушения. Эти классические шедевры могли хранить и выставлять столетиями. Ведь восхищаемся же мы сегодня Джокондой или Антикитерским юношей, так что произведениям искусства, найденным на корабле, могло быть, когда он пошел ко дну, уже сотни лет. Но они дают важный ключ к определению принадлежности корабля: на ступнях бронзовых статуй сохранились следы свинца, с помощью которого они прикреплялись к подножию. Корабль вез не новые статуи на продажу. Они уже стояли где-то в течение некоторого времени, прежде чем их торопливо сняли с пьедесталов. Другими словами, статуи были украдены.

Преступник был известен – римляне. С середины II в. до н. э. их несокрушимые легионы постепенно захватывали Средиземноморье. А с подвластных им территорий они вывозили рабов, продовольствие, золото, а также произведения искусства. Римлянам нравилась иноземная культура, и они забирали для украшения Рима все, что могли. Статуи, картины, мебель, ценные бронзовые и серебряные изделия – как классические произведения, так и новые работы – прибывали из-за моря, чтобы украсить виллы и дворцы императоров, чиновников, любителей искусства, ценивших шедевры из Египта, Азии и в особенности из Греции.

Даже здания в Элладе не были в безопасности. Резные мраморные блоки и фризы тоже грузили на корабли, чтобы использовать их для украшения общественных зданий, таких как театры и храмы. Близ Махдии в Тунисе около 100 г. до н. э. затонул корабль, перевозивший из Афин в Рим 70 огромных мраморных колонн.

Пусть все это были косвенные признаки, но в одном Стаис и Своронос могли сойтись: корабль, перевозивший Антикитерский механизм, скорее всего, был римским судном, груженным произведениями искусства и другими сокровищами, награбленными в греческих городах.

На том дело и застряло, пока спустя несколько десятилетий и две мировые войны остатками Антикитерского корабля не заинтересовалось новое поколение археологов и подводников. В 1953 г. пионеры подводного плавания Жак-Ив Кусто и Фредерик Дюма путешествовали по Средиземному морю на своем корабле «Калипсо» в поисках приключений, в которых можно было бы испытать недавно изобретенные ими акваланги. Услышав об Антикитере и заинтересовавшись опасностями этого места, они решили проверить, нет ли там еще сокровищ, которые не смогли поднять собиратели губок.

Дюма описывает эту экспедицию в своей книге «Тридцать веков под водой», написанной в 1972 г. Один из обычных в этих краях шквалов вынудил их некоторое время оставаться на Китере, и аквалангисты отправились в крошечный антикитерский порт Потамос, где за полвека до них прятались от шторма Контос и его команда. В тот раз Дюма впервые погрузился в воды Антикитеры, настолько прозрачные, что казалось, он может упасть прямо на дно. Сперва он не увидел никаких обломков корабля или останков груза, только темную приподнятую платформу, с которой спускались длинные зеленые ленты посидонии. Но, обследовав место, Дюма убедился, что большая часть корабля все еще там, затянутая в морское дно.

Любая органика на только что затонувшем корабле – подлинный пир для морских тварей. Корабельные черви (на самом деле это вид моллюсков), бактерии и другие организмы безжалостно истачивают деревянный корпус, проделывая в нем ходы, пока он не обрушивается под весом своего содержимого. В конечном счете древесина рассыпается, оставляя лишь груду груза, как те беспорядочно лежавшие статуи, поразившие Элиаса Статиадиса во время его первого погружения у Антикитеры. Но корпус необязательно исчезает полностью. По мере того как морские организмы живут, едят и умирают, они оставляют продукты жизнедеятельности, которые со временем опускаются и засыпают нижнюю часть затонувшего судна. Это защищает обломки от других любителей пообедать. Со временем осадки твердеют, погребая сохранившиеся останки в известняковой гробнице.

Последующие погружения, во время которых аквалангисты раскапывали дно, принесли всего лишь несколько глиняных черепков. Множество историй ходило о сокровищах, скатившихся с подводного уступа, за пределы досягаемости собирателей губок и водолазов, – о тех статуях, принятых за каменные глыбы и сброшенных на глубину. Так что однажды тихим вечером Дюма предпринял глубоководное погружение, используя для страховки якорную цепь «Калипсо». Утес уходил на глубину почти 90 м, и там, насколько хватало глаз, простиралось ровное песчаное дно, усеянное крупными горгоновидными голубыми кораллами. Дюма тогда не нашел никаких остатков корабля. Но он не мог рисковать, долго оставаясь на такой глубине, его мозг был отуманен глубинным опьянением, и он устремился по якорной цепи к поверхности. За эту краткую вылазку он поплатился вторым в жизни приступом кессонной болезни – плечо болело так, что казалось, оно сломано.

Отсутствие находок не обескуражило Кусто. Несколько следующих дней он провел, исследуя остатки другого корабля, которые его экспедиция обнаружила всего в 300 м. Там не было статуй, но были сотни амфор – должно быть, это было торговое судно, перевозившее обычный груз. Однако перед отплытием Дюма настоял на возвращении к прежнему месту ради одного последнего погружения. Он сделал из стальной трубы примитивный насос, который приводился в действие компрессором на борту корабля, и, погружая трубу в песок, нашел множество черепков. Наконец, в последней попытке он наткнулся на нечто твердое: