Углерод-14 содержится в воздухе, и мы постоянно вдыхаем его в мизерном количестве и включаем в состав белков, жиров и углеводов, составляющих наши тела. Он постепенно превращается в азот, но, поскольку мы вдыхаем его на протяжении всей жизни, доля его в организме остается примерно такой же, как в атмосфере. Однако стоит человеку умереть, и процесс останавливается. Содержание углерода-14 в останках очень медленно снижается по мере распада и примерно за 6000 лет сокращается наполовину. Это относится ко всем живым организмам – от моряка на корабле до корабельного червя, проедающего ходы в деревянном корпусе, и дерева, пошедшего на его постройку.

Измеряя количество углерода-14 в древесине и сравнивая его с количеством углерода-12 и углерода-13, которое остается постоянным, можно узнать, когда дерево было срублено. Такой анализ позволял дать первую точную датировку остатков антикитерского корабля.

Обломки послали Элизабет Ральф – одному из немногих ученых, имевших на тот момент опыт работы с новомодной техникой. Она работала с ее создателем Уиллардом «Диким Биллом» Либби в Чикагском университете, но с 1951 г. перешла в Пенсильванский университет, где в подвале физического факультета основала вторую в стране лабораторию радиоуглеродного анализа.

Вскоре Ральф сообщила результаты: она пришла к выводу, что возраст дерева – между 260 и 180 гг. до н. э. Таким образом, 260 г. до н. э. – самое ранняя возможная дата кораблекрушения. Но корабль мог плавать и намного позже 180 г. до н. э., осторожно заметила она. Если клетки нашего тела обновляются на протяжении жизни, деревья устроены иначе. Как только в стволе формируется очередное годичное кольцо, клетки фактически мертвы. Жизнь и рост дерева происходят во внешнем слое по мере того, как ствол становится толще, и на концах веток и корней. Если фрагмент древесины взят из середины ствола очень толстого вяза, то он относится к тому времени, когда дерево было еще юным побегом. А срубить его могли лишь много десятилетий спустя. И если само дерево, которое пошло на постройку корабля, могло быть старым, то и корабль мог быть уже стар, когда затонул.

И все же результат совпадал с предположением Стаиса о том, что корабль погиб во II в. до н. э., и полностью опровергал теорию Свороноса, согласно которой он вышел из Аргоса почти на 500 лет позже.

Иссохшие куски дерева позволили Трокмортону установить и первоначальный размер использовавшихся досок. Он заключил, что обломки принадлежали крепкому торговому судну. Оно могло иметь длину 30–40 м и брать на борт до 300 т груза, что делало его одним из крупнейших судов античного Средиземноморья. Характерную дугообразную корму и складчатый квадратный парус таких кораблей мы знаем по изображениям в некоторых рукописях, на керамических изделиях и мозаиках.

Еще больше рассказали его коллегам предметы с корабля. Как с самого начала поняли греческие археологи, датировка статуй мало чем могла помочь в датировке судна. Так что остальная часть группы сфокусировалась на более прозаических находках. Почти все специалисты, за исключением Стаиса, не уделяли особого внимания горшкам, блюдам и кувшинам – предметам будничного обихода экипажа. В них не было ничего роскошного по сравнению с шедеврами искусства, но такие дешевые, непрочные предметы едва ли могли долго служить в суровых морских переходах, и потому, когда корабль пошел ко дну, возраст их составлял максимум несколько лет. Амфоры, в которых хранилась провизия, скорее всего, загружались в портах, которые корабль посетил незадолго до гибели, и это тоже могло что-то рассказать о его последнем маршруте.

К 1950-м гг. набралось изрядное количество черепков из других раскопок, которые специалисты могли сопоставить с найденными близ Антикитеры. Большая их часть была за минувшие два десятилетия выкопана на знаменитой афинской Агоре, или рынке. Афины были торговым центром всего региона, поэтому товары и сосуды для их хранения поступали на афинский рынок со всего Средиземноморья. Для археологов полезнее всего оказываются предметы, оставшиеся после крупных бедствий или торжеств – масштабным событиям соответствуют целые слои в грунте. Сопоставление этих слоев с данными письменных источников позволяет датировать новые находки.

Одно из таких событий, явно попадающее в категорию бедствий, произошло в 86 г. до н. э., когда римский полководец Корнелий Сулла разорил Афины. Это было в последние годы существования Римской республики. Афиняне поколениями попирали ногами обломки, пока археологи Вирджиния Грейс и Глэдис Вайнберг не смахнули с них пыль, открыв свидетельства ужасов и голода двухтысячелетней давности.

Римляне продвигались на восток, достигая уже побережья Малой Азии, и Корнелий Сулла выступил в поход против царя Понта Митридата, чьи владения располагались на южном побережье Черного моря. Митридат был амбициозен. Убив нескольких своих братьев (и женившись на собственной сестре), чтобы расчистить себе путь к престолу, он стремился расширить свое царство. Двумя годами ранее Митридат втянул греческие города региона в мощное восстание против римского владычества, одним из эпизодов которого стало одновременное убийство около 80 000 римских граждан.

Теперь Сулла вышел на тропу войны. Обладатель огненно- рыжих волос и сверкающих сталью серых глаз, он наводил ужас на своих противников, и в нем самом бушевало пламя. На пути в Малую Азию он решил взять Афины, так как там правил ставленник Митридата Аристион. Сулла затянул осаду Афин на месяцы, и жители вынуждены были есть траву и кожу от сандалий, но Аристион танцевал на стенах. Он и его шуты издевались над Суллой, высмеивая его прыщи и возводя клевету на его жену Метеллу.

Когда под покровом ночи римляне наконец прорвались в город через плохо защищенный участок стены, Сулла не склонен был проявлять милосердие. Следуя при свете луны за своим разъяренным предводителем, римские солдаты безжалостно убивали афинян. Город был оставлен в руинах. Как позже писал римский историк Плутарх, мертвых было не счесть, и об их количестве можно было судить по потокам крови, текшим по улицам и выливавшимся за городские ворота.

Крики вскоре затихли. Но после этой бойни остался толстый культурный слой, который археологи обнаружили на Агоре, и он стал ключевой точкой отсчета для датировки предметов I в. до н. э. – не только из Афин, но и из Рима и остального эллинистического мира.

Еще один легко датируемый слой на Агоре относится к 10 и 20 гг. до н. э. Он оставлен в период бурного подъема в ранние годы правления первого римского императора Августа. К этому времени все изменилось: стиль горшков и кувшинов заметно отличается от тех, что оказались в слое, запечатлевшем кровавую ночную резню Суллы. Сравнивая эти два слоя (и другие датированные слои на Агоре и в других местах), археологи могут проследить, как менялся облик различных сосудов на протяжении многих лет, и разместить новые находки на хронологической шкале.

В запасниках Афинского музея специалисты по керамике Роджер Эдвардс и Генри Робинсон изучали греческую и римскую посуду из остатков крушения антикитерского корабля. Они сошлись на том, что и те и другие относятся ко времени чуть более позднему, чем слой Суллы, возможно, к периоду между 86 и 50 гг. до н. э. Удивительно, но ни один из сосудов не происходил из Афин, откуда, казалось бы, вполне мог выйти корабль. Однако они были из экзотических городов на побережье Малой Азии, в том числе винные кубки были сделаны в Питане, Пергаме и на Хиосе, а масляная лампа, словно из сказки об Аладдине, прибыла из Эфеса.