Глава 6

Харланд ни словом не обмолвился про их молчаливую встречу в парке.

Тем вечером Джорджи возвратилась в дом и узнала, что он отсутствовал, а значит, ее услуги не понадобятся до утра. Ночью она лежала в постели, гадая, намекнет ли он на то, что увидел, но когда настало утро, Харланд произнес то же скупое приветствие, что и всегда. После этого он почти на нее не глядел и уж подавно не разговаривал. Если вкратце, вел себя как обычно.

Очередная неделя прошла в том же духе, что и пять предыдущих: Харланд совершал утренние конные прогулки, посещал спортивные состязания, заседания в палате и вечерние мероприятия, для каждого из коих готовился ансамбль одежды.

Жизнь камердинера ничем не отличалась от жизни в театре. В театре она одевала актеров согласно ролям. Одевать Харланда в изысканные одежды почти то же самое. Обнаженный мужчина, коего она лицезрела каждое утро, начинал день с молчания и самокопания. Но как только он надевал элегантные одежды, вместе с ними он нацеплял и личину графа Харланда. Джорджи подмечала, как замкнутость начинала отступать, осанка выправлялась, а выражение лица становилось жестче, красивые черты обретали типичные насмешливые искорки.

Конечно же, Харланд не дозволял камердинеру видеть человека под циничной изысканной маской, однако слуги, как узнала Джорджи, обладали уникальными возможностями для того, чтобы выяснять определенные истины.

Ее жизнь ныне вращалась вокруг Харланда. Он стал центром ее бытия. Его желания придавали жизни форму. Настолько посвящать себя желаниям другого человека и не получать заинтересованности в ответ — это очень необычно и даже немного унизительно. Харланд никогда не видел своего преданного камердинера в ванне, спящим или в дезабилье. А вот камердинер его видел. Вероятно, Харланд не ведал, что у дворецкого портилось зрение, что кухаркина дочь родила близняшек, что второй лакей ухлестывал за одной из горничных. Зато каждый прислужник мог перечислить имена десяти последних пассий Харланда, что он любил есть и пить, любимые занятия и предпочитаемых спутников. Они его знали. Точнее, они знали подробности его жизни. А Джорджи знала больше остальных. Часы, проведенные с Харландом, были интимными, несмотря на то что он не обращал на нее внимания.

Вопреки тому, что он практически ее не замечал, познания о Харланде росли и росли. Его знали как умного человека, долгожданного гостя, коего каждая хозяйка надеялась завлечь на свой прием. Он славился роскошными костюмами, превосходной конюшней и бесподобным винным погребом. Его мнение в вопросах моды очень высоко ценилось, он считался авторитетом во всех атрибутах жизни аристократии: в конском составе, пошиве одежды, доступных женщинах. Но Харланд не кичливый самодовольный фат, как предполагала Джорджи.

Она наблюдала за ним и видела, что он питал слабость к красоте.

В опочивальне висел обрамленный эскиз, который она заприметила в первый день, — портретный набросок мужского бюста. Мужчина потупил взор, словно читал или трудился над чем-то, всецело поглощенный тем, чем занимался. Одеяние старомодное, елизаветинской эпохи. Волосы на вид мягкие, так и тянет прикоснуться, угольные мазки выполнялись с любовью. Джорджи представила, каково это — пропустить эти волосы сквозь пальцы. Она чувствовала: рисовал тот, кто его любил. В один из словоохотливых моментов Харланд поведал, что это Карраччи2. Он разглядывал набросок ежедневно. Порой смотрел всего несколько секунд, а иногда — по несколько минут.

Это лишь одно из его сокровищ. В доме полно полотен, серебра, фарфора, шикарной мебели, старинных книг, рукописей. Без сомнения, все это символизировало благосостояние, но Харланд любил эти вещи. Джорджи уразумела это по тому, как он на них взирал и держал в руках. Она распознала удовольствие, которое и сама испытывала.

Стыдно сознаться, но думы о Харланде ее поглощали. Даже отдыхая по ночам, в драгоценные часы, что не посвящались Харланду и его желаниям, Джорджи думала о нем и поддавалась порочным помыслам.

Возможно, она распутная женщина, раз хотела его и не волновалась из-за отсутствия кольца на пальце. Однако сдержать эти желания не получалось; они возникали, хотела она того или нет. Не утруждалась Джорджи и чувством вины из-за того, что с завидной регулярностью прикасалась к плоти между ног, поглаживала себя до тех пор, пока не начинала содрогаться от тайного наслаждения.

После того дня, когда Феллоуз поцеловал Лили в парке, Натан не смотрел ему в глаза. Однако не замечать его невозможно, и временами Натан ловил себя на том, что, стоило Феллоузу отвлечься, он пристально его разглядывал. Теперь он был близко знаком с нежными завитками светлых волос, украшавшими изгиб задней части бледной шеи.

Натан уговаривал себя, что дело вовсе не в том, что он находил Феллоуза привлекательным. К такому он не склонен. И все же Натан чувствовал притяжение, влечение, коим не в силах противиться. Он просто хотел… смотреть.

Без всякого толку он боролся с зачарованностью при помощи каждой капельки сопротивления, что сумел в себе обнаружить. Натан уверился, что это не похотливость. Но неловкость никуда не девалась, он скрупулезно пытался ее скрывать, особенно от Феллоуза. Беда в том, что Натану не удавалось избавиться от сего феномена, что спокойствия не прибавляло. Почти постоянно он не находил себе места, с каждым днем волновался все сильнее.

С каким же облегчением Натан наткнулся на оправдание своего интереса к камердинеру.

Однажды вечером Натан примчался домой после затянувшегося заседания в палате. К ужину у леди Хиллингтон придется переодеться за полчаса, и он злился, что времени на ванну не оставалось. Войдя в дом, он бросил шляпу подоспевшему лакею и взлетел по лестнице, перескакивая через ступень. Беспокойным шагом Натан ворвался в покои и прошествовал в гардеробную, где на стуле со всеми удобствами разместился Феллоуз.

В руке Феллоуз держал письмо, которое только что читал. Лицо из-за того, что он попался за чтением личного письма, сидя на господском стуле, выражало ужас, что смотрелось весьма потешно, но у Натана не было времени предаваться забавам.

— Мне нужно побриться и сменить вечерний костюм. Немедленно, — произнес он, снимая шейный платок.

— Разумеется, милорд.

Феллоуз вскочил на ноги. Дрожавшими руками он торопливо сложил письмо и убрал в карман, засим взял колокольчик, дабы принесли горячую воду, а через десять минут уже держал бритву. В мгновение ока Натан стал выглядеть до того безупречно, словно потратил на туалет два часа, а не двадцать минут.

— Ждать не нужно, — уходя, молвил Натан. — Когда я вернусь, мне поможет лакей.

Ужин был отвратительным, но