– Твоя дочь, – вымолвила она наконец. – Ты хочешь удочерить меня?

– Да.

– Ты хочешь, чтобы я стала твоей дочерью?

– Да.

У Марии задрожали ноги, она поднялась и прошептала:

– Почему?

– Потому что я тебя люблю, конечно, – коротко ответила Эфросин хриплым голосом.

– Мне так больно.

Мария прижала обе руки к животу, и Эфросин отправила ее в постель. Она решила позвать лекаря, чтобы тот обследовал и, если нужно, вылечил девочку. Мария лежала очень смирно, пока лекарь ощупывал ее живот.

– Не думаю, что она больна. Пока еще нет. Но девочка истощена и обезвожена, – сообщил он диагноз.

Эфросин посчитала это своей оплошностью и разозлилась. Злоба искала выход, и тогда она позвала повара.

– Как ребенок, который помогает тебе на кухне, мог дойти до такого? Она вот-вот умрет от недоедания!

Октавиан бросил взгляд на кровать.

– У нее нет радости. Нет вкуса к еде.

– Тогда будь добр, сделай так, чтобы он появился! – в ярости вскричала Эфросин, прекрасно понимая, что несправедлива. Лекарь утихомирил ее и обратился к повару:

– Теперь ты отвечаешь за то, чтобы девочка поправилась до нормального состояния. Ты ведь мастер. Готовь лакомства и сиди рядом с ней, пока она хоть немного не съест. Я рассчитываю на тебя.

Марию принудили выпить полную чашку молока с медом. Когда она ощутила горько-сладкий вкус, то поняла, что вскоре крепко уснет. Эфросин немного посидела возле постели. Когда она собралась уходить, Мария вдруг сказала:

– Понимаешь, у меня не было никого, на кого я хотела бы быть похожа.

Мария Магдалина решила поработать в саду. Она поднялась по узкой тропинке, вьющейся между террасками, к грядкам и удовлетворенно отметила, что пряные травы уже распустили листочки, как и положено им ранней весной. Сад располагался высоко, настолько высоко, что в такой ясный день, как теперь, вид на город открывался до самой стены, и можно было даже различить море на западе.

Она стояла с тяпкой и ножом в руках и глядела на воду, блестящую синюю полосу от края до края горизонта. Здесь и там виднелись паруса – как символ присутствия человека в вечности.

Мария помнила, как впервые увидела море. Это было после того, как Леонидас нашел ее в Галилее, где она бродила, несчастная, сбитая с толку, одержимая желанием встретить Его: здесь, рядом с синим морем, Его дух должен еще хоть раз явиться ей. Она выглядела словно нищая старуха, да она и была ею: попрошайничала, просилась куда-то на ночлег и даже согласилась пару раз переночевать в коровнике. Но обычно Мария спала под открытым небом.

Лето было жарким. Никто ее не узнавал. По древней традиции она посыпала голову пеплом который перемешивался с потом, и грязные струйки сбегали по ее лицу. Мария не мылась и привыкла к запаху, исходившему от ее тела. Кровь во время месячных стекала по ногам. Кожа высохла и растрескалась, обожженная солнцем и израненная.

За день до того, как Леонидас ее обнаружил, Мария уснула на берегу озера под перевернутой лодкой. Ей снился сон. Она бродила по полям, неизвестно где, и у всех встречных спрашивала дорогу к морю. Большинство людей качали головами, но некоторые указывали определенное направление, в котором она следовала, но моря так и не находила. И вдруг Мария увидела водоем, который показался ей бескрайним. Путь туда был долгим и утомительным, но надежда и тоска тянули вперед. Когда Мария наконец оказалась на берегу, то совсем отчаялась: водоем этот оказался всего лишь рекой-. И все-таки, подумала Мария, река, должно быть, тоже ищет путь к морю. Но проследовать по всем извивам русла Мария была не в состоянии. Она так и осталась стоять среди деревьев на берегу, это место было ей знакомо, но там больше никто не жил. Во сне Мария горько плакала.

Удивительно, как только Леонидас смог узнать ее. Его крик достиг ее слуха утром, когда она выбиралась из-под лодки… Мария не могла ни ответить, ни поднять руку в знак приветствия. «Мне казалось, я умерла, и я была совершенно безумна», – вспоминала Мария.

Леонидас отвез ее в дом, который снимал, и опустил в теплую ванну. Он мыл ее волосы в нескольких водах и снимал с тела корочки спекшейся крови. Мария чувствовала себя младенцем, но ее голубые глаза серьезно и вопрошающе взирали на мужчину. Когда он, наконец, растер ее большим полотенцем и стал смазывать открытые ранки, Мария решилась спросить:

– Леонидас, ты считаешь, у меня плохо с головой?

– Ну, ты всегда была немного ненормальной. Но скоро ты поправишься, – в его голосе звучал страх.

Он заставил ее поесть. Прежде чем Мария уснула, он успел сказать:

– Когда тебе станет лучше, мы поедем к морю.

Они ехали в повозке. Римлянам, проверявшим весь транспорт, Леонидас сообщил, что его жена больна и они едут к морю, где она сможет отдохнуть. Солдаты сочувственно оглядели обожженное лицо Марии, ее худое тело, взглянули на документы Леонидаса и вежливо пропустили их. Мария плохо понимала, что происходит вокруг. Она вернулась в себя, когда; впервые увидела бескрайнее море, которое дышит мощью и ярче неба, но гораздо ближе его. Она пыталась что-то объяснить:

– Когда ты уехал последний раз…

– Я знаю, – ответил грек, – я узнал об этом как только вернулся. Проклятый Пилат позволил распять Иисуса. Я знал, что ему угрожают, и не должен был его оставлять.

Леонидас сам был в отчаянии.

– Ты не смог бы ничего изменить. Это было Его решение.

– Это непостижимо.

– Да, едва ли кто-то когда-то поймет.

У них было семь дней, чтобы говорить о случившемся, однако лучшее, что она запомнила из того времени на берегу за стенами Кесарии, – волны, бегущие и днем, и ночью, большие волны, омывающие ее душу.

Мария отогнала воспоминания, все это было так давно. Она решительно опустилась на колени среди своих посадок и стала полоть грядки. Женщину беспокоило, что почва была суше, чем обычно в это время года. Скоро придется поливать растения, и она тяжко вздохнула при мысли о том, что придется носить воду на верхние террасы.

Когда Мария решила отдохнуть и выпить воды из кувшина, над морем уже повисла дымка – его голубой цвет померк. Теперь можно было любоваться лишь домом, красивым домиком, который Леонидас велел построить на склоне горы. Мария задумалась: как же вышло, что они с Леонидасом поселились здесь? Одно было ясно: никто из них не хотел жить за стенами шумного города. Но почему именно здесь, на окраине иудейского квартала? Божий промысел, решила Мария, но тут же улыбнулась. Может быть, Леонидас хотел, чтобы она жила рядом с единоверцами? Эта мысль заставила ее рассмеяться. На самом деле, так было даже лучше.

Прошло некоторое время, прежде чем она решилась посетить синагогу, прокралась в женскую половину и услышала речь равви Амахи. Она поражалась, слушая знакомые слова: о Боге, служить которому можно, лишь будучи милосердным. Равви Амаха рассказывал старую историю об одном греке, который хотел постичь учение Торы. Раввин, у которого тот спрашивал совета, ответил, что вся иудейская мудрость заключается в одной фразе: «Возлюби ближнего своего как самого себя».