чем мое физическое тело. Мы гораздо больше, чем сумма наших частей. В течение этого часа я не вижу боли и страданий. Я вижу радость и счастье не только для себя, но и для всего живого. Уэйн Дайер сказал: «Когда вы меняете свой взгляд на вещи, вещи, на которые вы смотрите, меняются».

Я не думаю, что Уэйн когда-либо встречался с Теодором Ридом.

Тем не менее, вещи, на которые я смотрю, меняются. С каждым днем я чувствую меньше физических страданий и меньше эмоционального беспокойства. Меня интригуют слова, которые я читаю. В университете я думала, что знаю все. Мои оценки были идеальными. Мир был моим, и я думала, что все знаю.

Теперь я сомневаюсь, действительно ли я что-то знаю. Предположение о том, что хорошее образование равнозначно интеллекту, не всегда верно. Многим высокообразованным людям говорили, что думать, поэтому они считают, что знают все. Другая часть населения должна понять, как думать, поэтому они ставят все под сомнение.

— Ты более сосредоточена. Находишь покой, — говорит Иминь, когда я допиваю свой чай, который теперь не вызывает ни рвотного рефлекса, ни даже легкой гримасы отвращения.

— Вы думаете, что мне больно, как и Нолан. Поэтому вы даете мне этот чай и сок каждый день?

— Я думаю, что ты идешь по трудному пути. Нужно питать тело в трудном путешествии.

— Почему вы думаете, что мне больно? Почему вы думаете, что я нахожусь на трудном пути?

Иминь потягивает свой чай.

— Это неважно. Я вижу тебя в лучшем месте. Это все, что имеет значение. Разум очень силен, и слова тоже.

— Да, но мне кажется, что моя кожа оранжевая.

Он смеется.

— Я серьезно. Два литра морковного сока в день в течение почти двух месяцев. Я не ношу очки и контактные линзы уже несколько недель. Они мне просто больше не нужны.

Он кивает. Кажется, ничто не может удивить или шокировать Иминя. Его вера в невообразимое, невероятное — чудеса — это то, чему я завидую.

— Как вы думаете, это работает? — спрашиваю я. — Гипотетически, если бы мне было больно, вы думаете, это работает?

Раньше я избегала его взгляда. Теперь нет. Он так много говорит мне, не произнося ни слова, а когда говорит, это обычно очень немногословные слова с загадочным смыслом, который я уже неплохо умею расшифровывать.

— Это имеет значение?

Ого. Это душераздирающий вопрос. За последние семь недель я прошла долгий путь, но… готова ли я ответить на этот вопрос? Имеет ли значение мое физическое существование? Слезы жгут мне глаза, когда мысленная правда сталкивается с очень реальными физическими эмоциями, которые я все еще испытываю.

— Не бойся. — Он кладет свою руку на мою.

Волны обрушиваются на берег, ничего не сдерживая, покоряясь своей судьбе. Я тоже им завидую. Я считаю, что страх движет всеми — страх перед страданиями, страх перед болью, страх перед неизвестностью. В самой основе человечества лежит врожденный интеллект, который заставляет нас работать ради жилья, воровать ради еды, убивать ради последнего вздоха. Я не уверена, что смогу подняться над этим страхом… по крайней мере, не в этой жизни.

— Чего не бояться? — спрашиваю я.

— Жизни.

Я киваю.

***

Чего боится Теодор Рид? Он идет по пляжу, его волосы покрыты водой, остатки океана стекают по его мускулистой фигуре. Чего он боится больше всего? Жизни или смерти? Гонится ли он за неопределенным будущим или бежит от невообразимого прошлого?

Держась на безопасном расстоянии, я следую за ним к дому, как делала это последние семь недель. Тео каждое утро плавает с акулами, пока я завтракаю с Иминем. Он работает на Нолана, ремонтируя дома, а я читаю, наслаждаюсь долгими прогулками по пляжу и поливаю свои растения, которых уже двадцать семь. Может быть, мне нужно больше кислорода для дыхания, чем раньше. Может быть, я не чувствую себя такой одинокой, когда вокруг меня столько жизни. Эта жизнь — сосуществование с человеком, который даже не смотрит на меня в тех редких случаях, когда мы сидим и едим за одним столом, — она одинока. Я бы чувствовала себя менее одинокой, если бы действительно была одна.

Я скучаю по Оскару. Я скучаю по Дэниелу. Я скучаю по Лондону. Но больше всего… я скучаю по прикосновению любви: по нежной руке, обвивающей мою, по объятиям, которые удерживают меня, делая цельной в те дни, когда мне кажется, что я разваливаюсь на части, по губам, проходящим по моей коже, по шепоту о вечности, по улыбке, означающей, что мое присутствие делает другого человека счастливым.

Человек. Вот и все. Мне не хватает всего того, что определяет лучшую часть человечества. Я не хочу, чтобы моим самым большим сожалением было потерянное время.

Сегодня я отвлеклась от своей рутины и убрала каждый сантиметр дома, пока работа рук Тео не стала выглядеть наилучшим образом. Затем я готовлю ужин на двоих, со свечами и музыкой из радиоприемника.

У него действительно есть подключаемое радио.

Когда я начинаю спускаться по лестнице после душа, уложив волосы в длинные, выглаженные утюжком прямые черные пряди и накрасив губы, я слышу женский голос.

Кудрявая брюнетка, заливисто хихикающая, как будто она слишком много выпила, смотрит на меня, прикрыв рот рукой, когда я останавливаюсь на пороге кухни.

— О, Боже, Тео! Ты попросил свою горничную приготовить нам ужин при свечах! — Она обнимает его, прикасаясь руками к его твердой груди все еще одетую в его рваную серую рабочую футболку.

Горничная? Правда?

Тео осматривает меня с пугающей тщательностью, проводя своим ястребиным взглядом по моему телу, одетому в мои самые красивые белые шорты, черный халтер-топ (укороченный топ со шлейкой на шее) и шлепанцы с серебряными стразами. Я даже покрасила ногти на ногах в цвет шардоне.

— Это не для… — Его глаза встретились с моими.

— Это так. — Я улыбаюсь. — Это для вас двоих. Еда греется в духовке. В холодильнике есть салат и бутылка вина. Наслаждайтесь. — Я поворачиваюсь и двигаюсь по лестнице медленно, равномерно, ничем не выдавая себя.

— Садись. Мне нужно быстро принять душ, — говорит он ей.

Я ускоряю шаг, чувствуя, как он приближается ко мне.

— Зачем? — спрашивает он, прежде чем я закрываю дверь своей спальни.

Я поворачиваюсь и смотрю на него.

— Еще одно предложение мира? — он говорит это с таким отвращением.

Я вздрагиваю, когда его тон произносит каждое слово как удар по моему лицу.

— Я… — Я покачала головой —…я думала, что мы можем побыть людьми одну ночь.

— Людьми?

Я киваю, сосредоточившись на полу между нами, чувствуя