Придурка и принесите остальные мои растения. — Я уворачиваюсь от визуального захвата Тео.

Курьер движется в замедленном темпе, не сводя своих широких глаз с Тео все время.

— Д-да, мэм.

Как только мы остаемся одни, я чувствую тень от ноги Тео, готовящуюся раздавить меня. Я должна бежать. Но… к черту его. На следующие шесть месяцев это мой дом.

— Мне жаль, что Кэтрин умерла.

Он шагает вперед так быстро, что я спотыкаюсь. Стена спасает меня от падения на задницу.

— Если ты еще хоть раз произнесешь ее имя, я покончу с тобой.

Мое сердце поселилось в горле. Могу поспорить, он видит, как оно пульсирует в моей шее. Как только мне удается найти кусочек пространства, чтобы говорить, я шепчу:

— Извини, но боюсь, придется занять очередь.

Я моргаю в первый раз с тех пор, как он прижал меня к стене. Его брови напряжены, как будто мой ответ каким-то образом смущает или причиняет ему боль. Это не может быть болью. Монстры не чувствуют боли.

Пока курьер приносит остальные растения, мы с Тео стоим нога к ноге, обмениваясь густым, наполненным напряжением воздухом. Почему он такой грустный? Потому что он такой и есть. Под грубым гневом, резкими словами и угрозами, Теодор Рид — грустный человек. Что он видит, когда смотрит в мои глаза? Я не могу найти себя. Я больше не вижу собственного отражения в зеркале. Невозможно представить, что он видит что-то помимо моей темной кожи и непокорных волос.

Все, что я вижу перед собой, — это суровый мужчина с ожесточенной душой и символами его горя, вытравленными на коже жирными чернилами. Мой отец никогда не делал себе татуировки, но он говорил, что люди делают татуировки на коже, чтобы остальной мир мог видеть их надежды и мечты, их страхи, их прошлое, их горе.

На моем теле недостаточно кожи, чтобы позволить моим эмоциям вылиться на всеобщее обозрение. Я немного завидую всем, кто может это делать.

— Спасибо, мэм. Хорошего дня.

Транс нарушен. Тео отступает назад, его глаза на краткий миг опускаются на пол, прежде чем он поворачивается и исчезает в своей комнате.

— Спасибо, — отвечаю я дрожащим голосом, который отражает то, как чувствует себя мое тело после еще одной неописуемой встречи с Теодором Ридом.

Когда задняя дверь с щелчком закрывается, я закрываю глаза, дыхание шепотом отчаянно пытается вырваться наружу. «О. Мой. Бог». Семь миллиардов человек на семи континентах, и я приземляюсь на другой стороне океана в этом доме с этим человеком. Моя жизнь вполне может закончиться в присутствии человека чудовища, который, похоже, искренне ненавидит меня.

Почему? Казалось бы, просто потому, что я существую.

Глава 7

Теодор.

Еще один день близится к завершению. Я ставлю крестик на календаре, а потом смотрю на фотографии и вырезки из новостей.

Скарлет.

Была причина, почему я не спросил ее имени. Оно не имеет значения. Она не имеет значения. Я не хочу ее видеть. Слышать ее. Чувствовать ее запах. Как Нолан мог быть таким засранцем, чтобы позволить ей переехать к нам после всего, что я для него сделал?

Зачем она вообще здесь? Все, что она делает, это ходит завтракать в дом сумасшедшего, совершает долгие прогулки по пляжу, валяется на террасе, читая книги, молится самой длинной в мире молитвой со своей несуществующей задницей на подушке, с закрытыми глазами. Возможно, это какая-то медитативная хрень. Но именно те вещи, которые она говорит, заставляют меня хотеть уничтожить что-то или кого-то — тупое гребаное дерьмо, не имеющее смысла. «Прости, но тебе придется встать в очередь». Что, блядь, это значит?

Помыть. Прополоскать. Повторить.

Никакого смысла. Никакой реальной цели, кроме как злить меня. Я должен разорвать ее тело, словно оно создано из тонкой веточки на две части и отправить на дно океана. Очевидно, что у нее никого нет. Никто не будет скучать по ней. Никто ничего не заподозрит.

— О чем ты, блядь, думаешь? — бормочу я, прижимая ладони ко лбу. Я не хочу ненавидеть ее. По правде говоря, я вообще не хочу испытывать к ней никаких эмоций. Эмоции — это роскошь, от которой я отказался много лет назад. Я существую для одной и только для одной цели: отомстить.

В дверь моей спальни постучали. Отлично. Неужели она не может оставить меня в покое? Я открываю дверь с такой злостью, что петли заскрипели в знак протеста. Одно из ее гребаных растений стоит на полу с прикрепленной к нему запиской.

Тео -

Лилии мира — одно из немногих комнатных растений, которые цветут. Я заказала три. Эта — самая лучшая. Я назвала ее Фиби. Она будет удалять из воздуха летучие органические соединения, бензол и формальдегид. Ей не нужно много света, но она любит воду. Фиби — это моя мирная жертва тебе. Не ешь ее листья, они ядовиты.

Внизу еще есть сок. Угощайся. Что мое, то твое. «Вещи» для меня не имеют значения. Я здесь только временно.

— Скарлет Стоун

Я рву записку и шлепаю кусочки на комод, затем беру растение и ставлю его перед дверью ее спальни в противоположном конце коридора.

Большие карие глаза встречают меня, когда я поворачиваюсь. Они перепрыгивают с меня на растение. Она ничего не говорит, только кивает один раз, губы сжаты в твердую линию. Я открываю рот, чтобы сказать ей, почему мне не нужно это глупое предложение мира, но закрываю его, предпочитая ничего не говорить, пока иду обратно в свою комнату, чтобы собраться на работу. Она уже потратила впустую половину моего утра.

Глава 8

Меня зовут Скарлет Стоун. В тот день, когда я пришла в этот мир, мне предложили полезные черты. Я отказалась от здравого смысла, выбрав путь по острию ножа.

Семь недель.

В течении семи недель я ни произнесла ни одного слова Тео. Не знаю, почему я думала, что мы можем быть друзьями. Когда он вернул мое предложение мира, не сказав ни слова, я поняла, что это не то, что мне нужно в моей жизни. Его отказ не заглушает моего любопытства, но на страницах моих вдохновляющих книг я нахожу способы хотя бы заглушить его голос.

В моих днях есть однообразие, и я нашла в нем утешение. Утро начинается с часовой медитации. Когда я только начинала медитировать, мне хватало десяти минут. Теперь я нахожу покой в том, что питаю свой разум, концентрируясь на той части себя, которая намного больше,