Потом он встаёт с пола на колени, переворачивает её и, может, я предпочёл бы этого не видеть, он мочится ей в рот. Лика просто не понимает, что происходит, выглядит она отвратно: светло-русые волосы растрёпаны и заблёваны, по лицу размазана тушь и тёмные тени, зрачки закатились наверх, хотя сами веки открыты широко. И она глотает его мочу, что-то льётся мимо.

Фил лежит совершенно без чувств.

Я сейчас кончу. Неутомимая девка! Она сейчас видится мне богиней, боже, она похожа на мою Алису! Где же ты? Алиса! Я потерял тебя, не уходи, без тебя меня нет, Лия, детка моя. Я ведь никогда тебя не трахал, я до сих пор не знаю, какая ты настоящая, какая ты в постели, как ты теряешь голову, когда видишь член. Я хочу это знать. Покажи мне, Алиса! Кажется, я произнёс её имя. Лия не стала бы так сосать, я уверен. Хотя сейчас я представляю, что это делает она. Всё последнее время, кто бы не был моей вагиной, я представляю только Алису. Как я вставляю ей. Как же я хочу ей вставить! Соси, детка, соси, да. Уже сейчас. Мне мешает тупая рожа Дёмы. Он смотрит на меня и смеётся, он прав, это чертовски смешно. И всё-таки я кончаю, всё тело сводит и трясёт, я продолжаю дёргаться, моя девочка всё глотает и облизывается, как довольная кошка, попившая только что молоко. В этот момент я вижу Лию в своей голове, как бы я кончал с ней. Я бы не скрывал эмоции и ощущения, как сейчас, чтобы стать для неё самым откровенным. Затихает музыка, наступает полная тишина. Дёма так и не отрывал взгляда, хотя он уже не смеётся, с улыбкой-ухмылкой он говорит: «Лия, что ты делаешь?» И когда я прихожу в себя, я вижу, что на коленях передо мной, наглотавшись спермы, с улыбкой в глазах, стоит Алиса. Становится пусто внутри. Я заплакал. Потому что я счастлив. Я тяну к ней руки, приподнимаю и прижимаю к себе. Я рыдаю, обнимая её, начинаю целовать. Этот грязный слипшийся рот. Алиса, как это произошло, как?

Ближе к утру ей позвонил Кай, после чего приехал сюда. К тому времени многие уже отрубились. В углу я видел Алису с перетянутой жгутом рукой. Сам же Кай так и не решился на главную дозу в своей жизни. Он уходил, когда Лия, самая счастливая, видимо от того, что увидела его ещё хоть раз, сидела в кресле и придавалась новым ощущениям, а Шалу бы сказала — отдавалась ощущениям.

Сине-белое небо навалилось на меня своей мутной массой. Перед глазами заиграли серебряные точки, сердце вскрикнуло, захлёбываясь в крови. Что-то тяжёлое и толстое, но в то же время мягкое медленно продвигалось по венам, упорно добираясь до цели — мой измученный мозг. Эта серая масса, заполнявшая голову, интенсивно пульсировала, разгоняя кровь в испещрявших кожу трубочках, чем изрядно мешала продвижению этой дряни по моему телу. Истошный крик вырвался из груди, раскидав клочья моей души по воздуху. Слабость смиренно приняла тело в смертельные объятья. Мозг в какую-то секунду забился, раздувая кожу, но быстро сник, забирая с собой серебряные точки. Удар…я невесома…в голове раздалось глухое хлюпанье — оно теперь тоже мертво…[1]

Когда она пришла в себя, его уже не было рядом. И в это морозное утро, не дождавшись трезвости, Лия в полном порядке, красивая и ухоженная, молча ушла с самокруткой в зубах. Я тихонько приоткрыл входную дверь, чтобы проводить её взглядом. Я любовался её стройными ногами, экспрессивной, но ровной походкой. И хотел её снова и снова. И любил её, кажется, вечно.

Алиса, я любил тебя в прошлых жизнях, буду любить в последующих, а в этой любил, люблю и буду любить всегда. А она всё удалялась и удалялась, пропадая в тяжёлом осеннем тумане; я пытался вспомнить, как мне было невероятно с ней. Моё милое чудовище, Алиса или Лия. Кто подарил мне её, чтобы потом вот так забрать, но главное — я попробовал. Пусть не до конца, но я принял дозу моего единственного наркотика — Алисы.

С того дня прошло немало времени. Прибывавшие в тот день в «Кристалле» перестали друг для друга существовать, даже, встретив пару раз в городе Дёму, я сделал вид, что не вижу его, слишком дорогим оказался для меня тот вечер.

Лия переехала в другой город, она старалась реабилитироваться, я знал, что она искренне этого желала. Без наркотиков радоваться жизни неуместно. Так думают все наркоманы, потому что так и есть. Она только и занимается сейчас тем, что пытается показать и доказать кому угодно, но только не себе, что она завязала, что может жить, как все. Она стремится к похожести только для того, чтобы не признать, что она всё то же ничтожество со жгутом на руке. Ей нужно это признание, потому что Алиса знает — ничего не изменится. Хотя чего-то она всё-таки ждёт. В последний день осени, спустя год, она прислала мне небольшую открыточку, которой я был безумно и, как сказала бы Шалу, бездумно рад. Там было написано:

«Я сидела на широкой деревянной лавочке среди множества фонтанов и статуй, не могу сказать, что о чём-то размышляла, просто ждала появления какого-то прозрения, призыва к действию, может, вдохновения. Странный дед в запачканных красных шортах, с белой бородой попросил у меня визитку, предварительно убедив, что по номеру никогда не позвонит. Он назвал меня шикарной женщиной и уверил, что у меня, непременно, всё будет хорошо. Я была с ним обходительна, хотя симпатии он у меня не вызывал. Тем временем, на улице шёл дождь, ни одной капли которого на меня не попадало: деревья заботливо ловили их своими густыми листьями.

Ничего не стояло на месте. Незаметно для себя я начала меняться, я ловила прекрасных людей, училась разговаривать с ними по-новому, не упоминать о наркотиках. Я стала больше улыбаться. Я купила повязку для волос голубого цвета с белыми горошинами, а ведь таких я никогда не носила прежде. Я старалась запомнить каждое утро и не оглядываться назад. Каждое утро может стать последним, так уж повелось. Из прошлого я смастерила позитивную проекцию на будущее. Я верю, я знаю и чувствую, что Кай вернётся. Только вот точно я не могу сказать одного: с дозой или без. Хотя теперь это не имеет значения».

Носит имя твоё,

Но всё обо мне.

Нет без меня тебя

Мы были давно знакомы. Если сейчас попросить выставить все события, связанные с ним, в хронологической последовательности, я не смогу, всё вывернулось, перевернулось, запуталось.

Когда ему было семь лет, он, этот милый белокурый голубоглазый ребёнок, впервые узнал, что такое возбуждение, настоящее, будоражащее чувство. И он испугался. Девочку, которая и заставила его это всё испытать. Пережить это ощущение он так и не смог. Он рассказал мне, что у него ни разу не было секса. Когда он говорил об этом, ему было двадцать. И это немало.

Страх. Он испугался, маленький Пьер, маленький трус.

Чайно-шоколадные вены

Я как всегда после работы захожу в пыльную квартиру, горький сигаретный аромат выветрить из этого помещения вряд ли возможно. Начиналось всё как-то слишком невинно. Вообще, буду говорить скромно и быстро. По возможности, конечно.