насквозь: ее сына заманивают в ситуацию, когда со стороны он будет выглядеть оказывающим знаки особого внимания леди Элизабет, после чего у той появится «право сетовать» на его непорядочность, «если дело не пойдет дальше».

В действительности же леди Джерси и с этой своей схемой мало чего достигла. На протяжении двух лет Дунканнон, «этот мой флюгер-кузен», как называла его в письмах Гаррио, дышал к леди Элизабет то ровно, то не очень, но не более того, в то время как возмущенная Гаррио вовсе не намерена была уступать его этой самозванке без боя. Сама она также шла на всяческие ухищрения, снискав от бывшей гувернантки сомнительный комплимент, что Гаррио влюбила в себя кузена не затем, что он ей особо нужен, а просто ради того, чтобы «насладиться триумфом победы, потеснив леди Э.».

Смышленая и жизнерадостная Гаррио внешностью, конечно, тягаться с ослепительной красавицей Элизабет не могла, да и вопрос о ее истинных чувствах к Дунканнону остается открытым. С одной стороны, она отзывалась о нем как о «редкостно красивом, уравновешенном и нежном» молодом человеке, а с другой, писала: «…не думаю, что он умен», – и признавалась в отсутствии всяческого желания заполучить в мужья столь переменчивого и склонного к неверности человека, о чем без обиняков заявляла ему прямо в лицо к его немалому раздражению. Зато обе их матери были всецело за союз и советовали и ей, и ему как следует поразмыслить над этой перспективой. В ту пору браки между двоюродными считались не только законными, но и весьма обычными в аристократических кругах. Они позволяли сохранять деньги и влияние в кругу большой семьи, хотя, к чести герцогини Девонширской и ее сестры, они скорее стремились удержать в своем сплоченном виговском круге любимых детей – Гаррио и Дунканнона.

В конечном итоге, однако, Дунканнон, хотя и продолжал вспыхивать ревностью при малейшем внимании к Гаррио других мужчин, отверг и кузину, и леди Элизабет. После очередного воистину безумного флирта с «кокетливой» (и замужней) миссис Пэйн он обратил свои взоры на влюбленную в него и ничего не требующую взамен леди Марию Фейн с ее немалым наследством от Чайлда и в 1805 году внезапно поставил родителей перед фактом, что та приняла его предложение руки и сердца. Семейные поздравления были приправлены немалыми толиками удивления и скепсиса. «Начала думать о тебе как о достойном сопернике Дон-Жуана по части длины списка разбитых сердец и нарушенных клятв», – насмешливо сообщила Дунканнону его сестра, леди Каролина Лэм. Однако пара в том же году обвенчалась, и с тех пор супругов неизменно видели сидящими или прогуливающимися под ручку «с широкими улыбками». Гаррио не особо огорчилась. Из ее писем следует, что она давно потеряла всякое терпение в отношение Дунканнона с «его блудливым оком», а Мария ей даже понравилась своей «настоящей и искренней привязанностью» к нему. Но, похоже, что подобно своей тете Гарриет и бабушке Лавинии Спенсер, мягко порицавшей внука за «беспечное и опасное внимание к юным дамам», и Гаррио испытывала легкие угрызения совести или даже чувство вины перед леди Элизабет, по репутации которой публичный флирт с Дунканноном и столь же публичный отказ последнего от серьезных намерений нанесли тяжелый удар.

Если общеизвестный пылкий поклонник не делал юной леди предложения, а тем более женился в скором времени на другой, – это, естественным образом, считалось не его, а ее недостатком. Отчасти поэтому девушек и учили вести себя на публике сдержанно и всячески избегать любых проявлений небезразличия к кому бы то ни было из кавалеров. Ровно по той же причине настоятельно не советовалось вступать в переписку на стадии ухаживаний. Мало что подразумевало скорую помолвку столь же явственно, как обмен письмами, и, пока сохранялись шансы на то, что предложение руки так и не поступит, редкие родители захотели бы рисковать тем, что о зарождающемся романе узнает и начнет судачить весь город, или – если уж на то пошло, – рисковать тем, что вдруг сохранится любовная переписка, из которой будет явствовать, что их дочь была отвергнута ухажером или, наоборот, сама кого-то приманила, а затем отвергла.

Множество пар, однако, отваживалось на вступление в переписку. В 1807 году Гаррио узнала, что ее незаконнорожденная сестра Каролина Сент-Джулс состоит в переписке с Джорджем Лэмом в надежде выйти за него (в итоге оправдавшейся), но это подлежало «держать в глубочайшей тайне», как она сама писала другой своей сестре Джорджиане. То же самое касалось и переписки Элеоноры Кэмпбелл с ее будущим избранником. Первую записку от него ей тайком передал один из его друзей вместе с шалью на выходе с одной из вечеринок у Альмака в 1817 году, а мать ее узнала о завязавшемся романе в письмах лишь после того, как о нем пронюхала востроносая младшая сестра Элеоноры. То ли из-за финансовых трудностей, побуждавших их семью к решению перебраться на континент по завершении сезона, то ли из расчета, что эта переписка поможет Элеоноре удержать место в сердце знатного поклонника, всецело озабоченного битвой за благосклонность отца, ее мать позволила ей продолжиться – но лишь при условии ее выхода из-под покрова тайны в свет и доставки писем почтой.

Вопреки опасениям, однако, вполне возможно было вступить в счастливый брак и без тягомотных светских ухаживаний. Та же отринутая леди Элизабет Вильерс, к примеру, была, как пишут, на примете еще у двоих мужчин, и даже получила в 1807 году весьма достойное предложение, но отвергла его, а пару лет спустя так и скончалась незамужней. Тем временем самоуверенная богатая наследница Эстер Аклом делала все наперекор тому, чему учили благородных девиц, но это не помешало ей составить себе блестящую партию.

«У нее манера прельщать мужчин, не имея на них видов», – жаловалась миссис Калверт после того, как та у нее на глазах поочередно покорила сердца ее шурина Чарльза и двух племянников. Ко времени смерти ее отца в конце 1812 года на счету Эстер помимо ряда отвергнутых предложений уже имелась расторгнутая помолвка, а теперь дело пошло и к расторжению второй. Отныне ведь она была не просто наследницей, а очень богатой женщиной. Располагая доходом в 10 000 фунтов в год (с перспективой повышения до 26 000 фунтов после смерти матери), она принялась искать замену невезучему мистеру Мэддоксу, еще даже не сняв траура по отцу, – и положила глаз на брата Сары лорда Элторпа.

К большому неудовольствию их матери лорд Элторп был не склонен к ухаживаниям за дамами по гостиным. Саркастичная и острая на язык леди Спенсер считала