его слишком робким и застенчивым, из-за чего, по ее словам, он и предпочитал охоту на лис погоне за юбками. «Об Элторпе, как он есть, ни одна разумная женщина ни на миг не подумает иначе, нежели как о страстном охотнике», – со вздохом вторила ей Гаррио в 1807 году после того, как семья попыталась было убедить ее обратить внимание еще и на этого кузена, якобы всерьез заинтересованного в женитьбе на ней. Не видела она ничего особо привлекательного в мужчине, который не заботится «ни о чем на свете, кроме этого благородного животного – лошади».

Ко времени «выхода» в свет на поиски жениха его сестры Джорджианы лорд Элторп, однако, вспомнил о том, что мужской долг велит ему жениться, а долги по закладным на семейные имения делают весьма желательной женитьбу на ком-нибудь побогаче. Он был едва знаком с Эстер, прямолинейной и малость полноватой наследницей шестью годами моложе него, успевшей своею теплотой, живостью и уверенностью в себе покорить множество мужских сердец. Но когда она – невиданная смелость – без обиняков дала знать, что ее вполне устроила бы жизнь в качестве будущей графини Спенсер, лорд Элторп, как наследник этого графского титула, счел своим долгом задуматься о том, не сделать ли ей предложение. Лондонские светские сплетницы-компаньонки, уловив, чем запахло, сочли их возможный союз странноватым. Элторп, может, и не был грациозным красавцем с отточенными манерами светского модника, но у него было немало достоинств и помимо титула: и высокие достижения в Кембриджском университете, и добрый нрав. Эстер же, напротив, имела сомнительную репутацию из-за череды романов, да и связей у нее по сравнению с ним, можно сказать, не было. Однако же, побродив по фамильному имению пару часов в тяжких раздумьях, копаясь в своей душе, лорд Элторп решился на классический брак по расчету [11]: он принесет Эстер желанный титул; она ему – столь нужные деньги.

Так ему, верно, казалось. Вот только Эстер, как вскоре выяснилось, была влюблена в него самого, а не в его титул, и, когда после помолвки весной 1814 года они стали много времени проводить вместе, близкое знакомство быстро переросло в любовь к ней и с его стороны. Ко времени же их возвращения из медового месяца их брак сложился в такую идиллию, что ему позавидовали бы многие изначально венчавшиеся сугубо по любви. Ветреную кокетку Эстер в семействе Спенсеров никогда особо не жаловали, – и даже деликатная Сара позволила себе назвать ее «вульгарной особой и капризным ребенком», – но тут даже Спенсеры с готовностью признали, что «никогда еще не было ни брака счастливее, ни обоюдных чувств более искренних и глубоких».

Эстер оказалась абсолютно права, рискнув поставить на кон свою репутацию со шлейфом отставленных ею влюбленных в своем стремлении к браку, который даст ей все, чего она хотела, и в эмоциональном, и в материальном плане. Писательницы эпохи Регентства совершенно справедливо указывали, что у большинства женщин право принимать или отклонять предложения было в ту пору единственной привилегией, поскольку свободы выбора, как таковой, не было и в помине. Однако и это право давало кое-какую власть над ситуацией. При условии того, конечно, что кто-то из почитателей дойдет до точки готовности признаться даме в питаемых к ней месяцами тайных чувствах и предложить ей руку и сердце.

Традиционалисты по-прежнему считали предпочтительным, чтобы мужчина сперва испрашивал дозволения у отца женщины на признание ей в любви, как и поступил в 1802 году будущий лорд Джерси, впервые решив искать руки богатой наследницы леди Сары Фейн, которой предстояло «выйти в свет» лишь на следующий год. Он послал изящное послание графу Уэстморленду, вдохновленное, по его словам, «надеждой на то, что его чувства произведут на ее душу такое впечатление, что ей захочется лишь одобрения вашей светлости». Как нехотя признавала давняя ведущая рубрики нравоучений Lady’s Magazine, к 1818 году это сделалось «старомодным». Большинство молодых людей теперь предпочитали сначала делать предложение юным леди и лишь затем в случае их согласия уламывать родителей своих возлюбленных. Именно так в 1810 году и поступил Джеймс Стронг.

Нервы у миссис Калверт пришли в полное расстройство, когда выяснилось, что двадцатичетырехлетний повеса успел предложить руку ее Изабелле прямо под луной в садах Воксхолл, не иначе как умыкнув ее юную дочь для объяснения в любви из общей компании во время их прогулки по романтическим аллеям при тусклом свете фонарей либо нашептав ей признание на ухо под шумок фейерверков. Как бы это ни произошло, не имея до того ни намека на представление о его намерениях, миссис Калверт была ошеломлена, впервые узнав о сделанном им предложении на следующий день от прибывшего за официальным ответом к ним на дом в Хартфордшире отчима жениха мистера Холмса, а Изабелла с видом идеального образчика девичьей благопристойности тут же ответила согласием при условии, что ее родители не будут против их брака. «Меня это так всполошило, что даже не знаю, что делать», – посетовала ее мать в дневнике после отбытия нежданного гостя, записав заодно с его слов размер состояния сэра Джеймса и отметив тот факт, что у него якобы «ангельский характер».

Воксхолл не только послужил живописным антуражем для предложения, но и, вероятно, придавал дополнительной значимости их роману в глазах Изабеллы и сэра Джеймса, тем более что именно там они и познакомились за три недели до последовавшего в конце июня предложения. Где, когда и как именно мужчине надлежит делать предложение, похоже, этикетом той эпохи не регламентировалось. Джентльмен вполне мог направить предложение в письменной форме. Или же он мог найти возможность для частной аудиенции с предметом своей страсти, как это сделал в 1803 году первый серьезный поклонник достопочтенной Эмили Лэм, вернувшийся еще и на следующий день с тем, чтобы предложить «великое множество клятвенных заверений, призвав небо и землю во свидетели того, что способен любить только [ее]», в попытке убедить ее сменить «нет» на «да». Если же мужчина предпочитал спонтанность, то для потаенной беседы не для ушей дуэньи как нельзя лучше подходили музыкальные вечера. Лорд Грэнтем, говорят, сделал предложение леди Генриетте Коул на концерте у леди Солсбери в июне 1805 года, и первая из трех расторгнутых помолвок Эстер Аклом состоялась на концерте у леди Джерси в июне 1811 года. Ну а что до балов, то, по словам одной современницы, оставалось лишь диву даваться, сколь часто «ангелочки-хранительницы вещей своих хозяек в гардеробах» у Альмака – терпеливые служанки –