все дело во мне? Может, со мной нельзя жить? Это тогда мы решили, что будет лучше, если у меня будет квартира в городе, а она останется жить в пригороде. Ну, это ты помнишь, это было всего несколько лет назад.

– Ну и?..

– Ну и – угадай? Мы продолжили ссориться, как раньше. Нет, ну, наверное, поменьше, потому что мы реже видимся. Но я бы сказал, что количество стычек на единицу времени осталось совершенно стабильным. Причем мы достигли больших успехов в оре друг на друга по телефону. Крупные ссоры у нас бывают так же часто, как когда мы жили вместе. И в этих случаях я потом поступаю точно так же. Звоню старой подружке и организую утешительную сессию. Всегда действует. Вот что я точно узнал про то, что мы за неимением лучшего слова называем изменой. Она всегда работает. На твоем месте я бы пошел и нашел себе славную замужнюю женщину.

– Большинство женщин, с которыми я спал, и были замужем, – сказал Грэм. – За мной. – Он был подавлен. Он пришел не для того, чтобы слушать вариацию на тему судьбы Джека, хотя, безусловно, ничего против не имел. И не для того, чтобы узнать, как с подобными проблемами справляется сам Джек. – Ты же не всерьез предлагаешь мне изменить жене?

Джек рассмеялся:

– Еще как! Впрочем, по здравом размышлении, конечно нет. Ты такая бабушка с тяжелым комплексом вины, которой это вряд ли подойдет. Потом ты гарантированно явишься домой к Энн и выплеснешь все у нее на плече, а это уж точно никому из вас не поможет и ничего не решит. Нет, все, что я хочу сказать, – тебе придется мыть этот крест. В каждом браке нужно мыть какой-нибудь крест. У тебя он такой.

Грэм посмотрел на него непонимающим взглядом.

– Мой крест? Слышал такое? Вот и мой его, раз он твой. Понял? Ну, мать твою, Грэм, мы с тобой оба дважды женаты, мы оба практически не затронуты дегенеративными заболеваниями мозга, мы оба думали про всякое каждый раз, прежде чем окунуться в этот омут. Итак, четыре брака говорят нам, что медовый месяц не может продолжаться вечно. И что с этим делать? Ты же не думаешь, что в твоем нынешнем состоянии виновата Энн, правда?

– Разумеется, нет.

– И что ты виноват – тоже не думаешь?

– Нет… я, наверное, вообще не думаю об этом с точки зрения вины.

– Разумеется. И это правильно. Это в порядке вещей, вот в чем дело. В этом природа брака. Его конструктивный дефект. Всегда найдется что-нибудь, и лучший способ выдержать – если ты решил выдержать – это определить этот дефект, выделить и всегда отвечать конкретным способом, когда он дает о себе знать.

– Типа как ты звонишь старой приятельнице.

– Вот-вот. Но ты так поступать не хочешь.

– Мне вообще не приходит в голову, как бы я хотел поступить. Все, чего я хочу, – это уйти в отпуск из собственной головы.

– Ну, способы есть. Сделай что-нибудь несущественное, если хочешь, но отнесись к этому серьезно. Подрочи, напейся, сходи купи себе новый галстук. Не важно что, лишь бы у тебя был какой-то способ сопротивляться. Иначе оно тебя съест. Обоих вас съест.

Джек подумал, что у него отлично получается. Он не привык к роли психолога из дамского журнала, но сюжетная структура, которую он предложил Грэму почти без подготовки, казалась ему вполне убедительной. По ходу дела он сумел наложить на обе их жизни некоторую понятную схему. Но ведь в этом и была его работа – вычленять порядок из хаоса, превращать страх, панику, агонию и страсть в монолит из двухсот страниц по цене шесть фунтов девяносто пять. Ему платили именно за это, и отклонение от магистрали в данном случае не бог весть какое. И процент вранья примерно такой же.

Грэм, хотя и без особого оптимизма, решил обдумать то, что сказал Джек. Он всегда считал, что у Джека больше опыта, но так ли это? Они оба женаты второй раз, оба читали примерно одинаково, интеллект у них примерно схожий. Отчего же он считает Джека авторитетом в этом деле? Отчасти оттого, что Джек пишет книги, а Грэм уважал книги как абстрактно, так и практически; их юрисдикция вызывала у него нутряное почтение. А отчасти оттого, что у Джека были тысячи романов; за ним всегда тащилась какая-нибудь новая девица. Не то чтобы это делало его специалистом в брачных вопросах. Но с другой стороны, а кто тогда специалист? Микки Руни? Жа Жа Габор?[15] Какой-нибудь турецкий султан?

– Или… – сказал Джек; он пощипывал бороду с видом почти настолько серьезным, насколько вообще мог.

– Да?

– Ну, всегда есть еще одно решение. – (Грэм выпрямился на стуле. Вот зачем он пришел. Разумеется, Джек знает, что делать, у Джека есть правильный ответ. Вот почему он пришел; именно сюда и надо было прийти.) – Тебе следует меньше ее любить.

– Что?

– Меньше ее любить. Звучит слегка старомодно, но оно сработает. Не надо ненавидеть ее или, там, даже недолюбливать или что – просто не прыгай через край. Научись слегка отстраняться. Будь ей другом, если хочешь. Люби ее меньше.

Грэм колебался. Он не понимал, с чего начать. Потом наконец сказал:

– Я пла́чу, когда погибают домашние растения.

– Простите, сударь?

– У нее были узамбарские фиалки. Я вообще довольно равнодушен к узамбарским фиалкам, и Энн тоже. По-моему, ей их подарили. У нее много других растений, которые она любит гораздо больше. И у них завелась какая-то растительная ветрянка или что, и они погибли. Энн было совершенно все равно. Я пошел к себе в кабинет и заплакал. Не из-за них – я просто представил себе, как она их поливает, прыскает каким-то там удобрением, и, знаешь, дело не в ее чувствах к этим чертовым цветам – их не было, как я и сказал, – но ее время, ее присутствие, ее жизнь… И я тебе еще кое-что скажу. Когда она уходит на работу, я сразу же вытаскиваю свой дневник и записываю все, в чем она ушла. Туфли, колготки, платье, лифчик, трусы, плащ, заколка, кольца. Какого что цвета. Все. Оно часто повторяется, конечно, но я все равно записываю. А потом время от времени в течение дня я беру свой дневник и заглядываю в него. Я не пытаюсь запомнить, как она выглядела, – это было бы нечестно. Я вынимаю дневник – иногда во время занятий, притворяюсь, что думаю про темы эссе или что-нибудь такое, – и сижу как бы ее