Но Перон никогда не торопился; такая сверхосторожность позже могла бы привести его к краху, если бы не смелость и энергия его супруги. Он прозорливо решил, что ГОУ, где он не мог рассчитывать на личную верность, – недостаточная опора для того, чтобы обеспечить ему безопасность. Вспоминая уроки, полученные в Италии – хотя он никогда не хвастался этими знаниями, – он добился поста в Национальном департаменте труда. Организации трудящихся в Аргентине после Первой мировой войны обладали столь мизерным влиянием, что никому не приходило в голову использовать их в качестве политической силы, хотя бы даже потенциальной, Рамирес и остался вполне доволен тем, что услужливый полковник взял на себя, как ему казалось, поденную работу. Перон же единственный из военных осознавал, что режим не может существовать долго, опираясь на одну только армию.

В тот же год, когда Рамирес объявил, что его правительство более не является временным, а Фаррел, сохранив за собой пост военного министра, стал еще и вице-президентом, вновь сформированный Секретариат труда и социального обеспечения возглавил полковник Перон.

О Пероне стали поговаривать как о человеке, у которого есть будущее в политике; он так незаметно проскользнул на свой пост, прикрывшись делами соратников, что никто так и не понял, как ему удалось туда попасть, в чем состоит его политика, куда он собирается двинуться. Именно в этот момент он встретил Эву Дуарте, и, словно два небесных тела, кружащихся в космосе на страшной скорости, они попали в орбиты друг друга и вместе продолжили свою фантастическую карьеру, связанные взаимной необходимостью, которая не позволяла ни одному из них ни затмить другого, ни отделиться.

Многое уже было сказано о «романе» между Эвой Дуарте и Хуаном Доминго Пероном: эти отношения и вправду были романтическими если не в общепринятом голливудском духе, то хотя бы в том смысле, что могли стать сюжетом литературного произведения. В своей книге Эва без церемоний признает, что полюбила Перона, потому что его дело – дело рабочего народа – было и ее собственным. Она говорила, что нищета и страдания простых людей давно уже зажигали гнев в ее сердце, но она не решалась выступать против несправедливости общества до того «счастливого дня», когда повстречала Перона и увидела в нем великого вождя.

«Я встала рядом с ним, – писала она с показным смирением, характерным для многих ее публичных высказываний. – Возможно, именно это и привлекло его внимание, и когда у него нашлось время выслушать меня, я заговорила со всей возможной убедительностью: «Если вы и вправду считаете, что дело народа – ваше дело, я до самой смерти буду с вами, каких бы жертв это ни стоило». И продолжает: «Он принял мою жертву. Это был мой самый счастливый день».

Книга, разумеется, является чистейшей воды пропагандой, написанной для самых неискушенных читателей, весьма эмоционально и с почти полным презрением к фактам, и имеет разве что самое отдаленное отношение к истине. Но она не более фантастична, чем истории, рассказанные врагами Эвы, которые приписывали ее влияние на Перона шантажу, эротической сноровке и даже колдовству. Наверное, есть достаточно простое объяснение их союза, поскольку с его стороны существовала если не любовь, то, во всяком случае, страстное увлечение, она же в свою очередь была движима не только мотивами целесообразности. Цепь, связавшая их тогда, впоследствии упроченная взаимной выгодой или необходимостью, была выкована еще в детские годы. Их объединял общий опыт ранних лет. И он, и она родились среди скучной нищеты пуэбло, происходили из семей с весьма шатким финансовым и социальным положением и выросли без отцов. Из всего этого возникли два характера, во многом различные, но и тот и другая были одержимы амбициями, желая получить признание в мире, который с самых первых дней пренебрегал ими. Причина заключалась в них самих, а не в любви к народу и не в колдовстве, и именно эта причина свела Эву и Перона и заставила идти вместе до конца.

Когда впечатлительный полковник впервые попался на глаза Эве, она еще не знала, как ей поступить. Его много раз видели в компании хорошенькой молодой девушки, которую он обычно представлял как свою дочь. Однако же, когда его друзья-офицеры устраивали вечеринку для дочерей и жен и пригласили туда полковника с «сеньоритой Перон», ему пришлось признать, что их истинные отношения далеко не родственные: похоже, это признание смутило его друзей куда больше, чем его самого. Девушка вправду была очень молода и бесхитростна, и Эва, которой к тому времени стукнуло двадцать четыре и которая еще в детстве распростилась с юной неопытностью, просто не брала ее в расчет. Некоторые утверждают, что она просто выставила сумку и прочие вещи соперницы из квартиры Перона, когда он, скорее из коварства, нежели из простодушия, свел их там вместе, а затем ушел; это было бы вполне в духе Перона – позволить двум молодым женщинам вступить в борьбу за обладание им, а потом взять победительницу себе в любовницы. Но правдив этот рассказ или нет, Эва была не из тех, кто допускает существование каких-либо соперниц; она начисто устранила из жизни Перона не только других женщин, но и любые мелочи, подарки и безделушки, которые могли бы напоминать ему о подругах прошлого, а в его натуре присутствовала некая сентиментальная струнка, заставлявшая его хранить такие подарки. Она избавилась даже от всех вещей, вызывавших в его памяти образ умершей жены, и, говорят, дошла до того, что ободрала миниатюру с портретом Пототы с возмутительной брошки своей свекрови.

Прошло не так много времени, а Эва и Перон уже вели общее хозяйство в квартире на Калье Посадас – по соседству с той квартирой, где она жила раньше. Они не скрывали своих отношений: проводили вместе выходные на берегу реки, устраивали в доме вечеринки, и каждое утро новобранец из Кампо де Майо должен был доставлять в квартиру жестянку со свежим армейским молоком, и порой полковник самолично открывал ему дверь.

В течение следующего года Эва вела необычайно насыщенную жизнь; одно из самых замечательных свойств ее характера проявилось в том, что после долгих лет полуголодного существования она осталась способна схватить за хвост удачу и использовать ее на всю катушку. Ошибки, которые она совершала, происходили от чрезмерной самоуверенности и нетерпения, но никогда от излишней робости.

Как только ее начали замечать в компании полковника, теперь руководившего Национальным департаментом труда, для нее открылась возможность делать карьеру на радио и на экране, и маленькая девочка, которой приходилось обивать пороги студий и обхаживать престарелых менеджеров, очень скоро добилась того, что они стали бегать за ней в надежде подписать контракт. Радио «Белграно» подняло ее гонорар до пятнадцати сотен песо в месяц, и хотя это – всего лишь триста семьдесят долларов, такая сумма более чем в шесть раз превышала ее оклад годом раньше. С ней заключили контракт на ежедневные выступления в «мыльной опере», которая называлась «Полцарства за любовь», и предоставили слово в прямом эфире вечерами по средам и пятницам в программе под названием «К лучшему будущему», которая состояла из страстных коротких проповедей о материнстве, патриотизме и самопожертвовании. Это был первый знак того, что Эва заинтересовалась вопросами высокой морали – в качестве средства саморекламы; слушали ее или нет – в любом случае это всех устраивало, и потому Джэйм Янкелевич, директор радио «Белграно», очевидно, решил всеми силами «продвигать» молодую женщину, которая имела такое влияние на впечатлительного полковника, и снова увеличил ее гонорар. В конце 1945 года она регулярно появлялась на трех крупнейших радиостанциях Аргентины: «Белграно», «Эль Мундо» и «Эстадо», и зарабатывала уже около тридцати тысяч песо, или семьсот пятьдесят долларов в месяц. К тому времени политическое будущее полковника не вызывало сомнений.