Она начала щедро тратить деньги, но манера, с которой она это делала, все еще выдавала в ней человека непривычного. Так, покупая одежду у молодого французского модельера, она, несмотря на то, что требования ее были весьма экстравагантными, настаивала, чтобы в счетах проставили цену каждой детали – столько-то за такое-то количество ярдов шелка, столько-то за пряжку, или за тесьму, или за пуговицы. Эва знала точно, сколько что стоит, и боялась, что ее обсчитают; она полагала, что швыряться деньгами – это широкий жест, но быть обсчитанной – признак слабости. Поскольку все ее будущее зависело от умения использовать других людей в своих интересах, она не могла допустить, что кто-либо проделывал нечто подобное с ней.

Положение Эвы все еще оставалось очень шатким. Чуть ли не с первых месяцев ее знакомства с Пероном ГОУ стала ее наиболее суровым критиком и самым опасным соперником. Дело было не в том, что офицеры-заговорщики не одобряли их отношений. Если бы Эва удовольствовалась экстравагантными нарядами и общественным признанием, которые устроили бы большинство женщин, они бы разок-другой пошутили насчет неосторожности полковника – и только; сильное увлечение другого всегда кажется мужчинам несколько смешным. Но Эва не испытывала соответствующего уважения не только к офицерской форме, но и к мужскому превосходству, она распоряжалась не только своим любовником, но начала приказывать и им, а из-за ее особого положения зачастую складывалось так, что офицерам приходилось подчиняться, и это смущало их и окончательно сбивало с толку – не меньше, чем ее фамильярное «ты». Мне кажется, Эва получала маленькое и вполне понятное злобное удовольствие, дурно обращаясь с этими джентльменами и модными кавалерами, и ей явно нравилось издеваться над ними. Но для аргентинского джентльмена его авторитет является главным достоянием, а для аргентинского офицера – вдвойне. Поэтому товарищи объясняли Перону, что его отношения с этой актрисой станут в конце концов известны общественности и принесут ему дурную славу. На что Перон бодро возражал, что он, слава Богу, нормальный мужчина и что престиж армии пострадает меньше, если откроется его связь с актрисой, нежели с актерами, – возражение, которое, без сомнений, могло сильно задеть некоторых из его критиков.

На самом деле именно интриги и махинации в офицерской среде давали Эве возможность вмешиваться в государственные дела, поскольку многие из этих дел решались скорее на тайных собраниях, чем в здании сената или в депутатских кабинетах, а большинство этих собраний проходило в квартире на Калье Посадас. Первое столкновение Эвы с государственными мужами вряд ли могло внушить ей большое уважение к этим людям. Более того, игнорируя светские приличия – что всегда было одним из ее наиболее привлекательных качеств, она порой принимала гостей попросту, облачившись в пижаму, и, пока они разговаривали, ложилась на пол и делала гимнастику.

В ее душе жила тяга к приключениям, и, возможно, именно понимание непрочности своего положения добавляло ей энтузиазма, поскольку она, как минимум, испытывала огромное удовольствие, все больше распространяя свою власть. Однако же Эва знала, что ее будущее зависит не только от причуд полковника, но и от стабильности правительства, которое за восемнадцать месяцев пережило отставку трех президентов и сорока министров. Чтобы жить спокойно, ей следовало стать независимой от Перона и сделать все возможное, чтобы его карьера не зависела от ситуации в стране. Его дело поистине было и ее делом, и она отдалась ему всем сердцем, отбросив всякие сомнения или сдержанность, и, возможно, в этом и заключался секрет ее успеха. Махинации Перона стали ее махинациями, и она претворяла их в жизнь с удвоенной энергией; враги Перона стали ее врагами, и она преследовала их жестче и неумолимей, чем он; друзья Перона стали ее друзьями, и она лучше его сумела использовать их в своих эгоистических целях. Враги тех лет уже покинули этот мир, да и друзей почти не осталось. Близко знать Эву было небезопасно. Первыми покинули сцену те, кто мешал Перону, будучи его непосредственными соперниками: полковник Имберт, которого Эва практически отправила в отставку, после чего он оставался не у дел до конца 1945 года; генерал Перлинджер, который был министром внутренних дел и протестовал против контроля Перона над военным министерством; генерал Авалос, состоявший в руководстве Кампо де Майо и чуть не вытеснивший оттуда Перона раз и навсегда. В этом списке числятся люди, которых Эва использовала к своей выгоде, пока они не стали угрожать ее тщеславию и которых теперь следовало удалить: Хуан Атильо Брамулья – Эва жестоко расправилась с ним, когда тот снискал излишнюю популярность в качестве министра иностранных дел; Киприано Рейс, организовавший выступления рабочих в защиту Перона и за попытки протестовать против эксплуатации профсоюзов немедленно оказавшийся в тюрьме; и Мигель Миранда, чей коварный ум позволил ему обойти Эву в жульничестве с разрешениями на импорт, имевший жирный кусок в каждом пироге этой страны – до того, как ему пришлось по состоянию здоровья поспешно убраться в Монтевидео. Были также и ничтожества: полковник Фаррел, который до того, как исчезнуть, показал себя самым бездарным из правителей, и полковник Мерканте, ближайший из друзей, которого Эва называла «сердцем Перона» – до тех пор, пока шесть лет спустя он не вознамерился соперничать с ней за пост вице-президента. Эве пришлось бороться со всеми этими мужчинами и против грозных махинаций ГОУ.

В своей книге Эва говорит, что именно Перон – а она приписывала ему все, кроме разве что сотворения мира, – научил ее обращаться с людьми, но похоже, большую роль в этом сыграл ее прежний опыт, позволивший ей прибрать к рукам всю сеть творившихся рядом с ней интриг и предательств. Образно говоря, Эва вызвала на поединок целую организацию – ГОУ, и победила.

Но она не смогла бы ни выжить, ни победить без потворства Перона, чью привязанность она культивировала со всем возможным усердием. Если в том обожании, которое она бесконечно выражала по отношению к нему, и была какая-то доля искренности, то Эва и сама не могла бы сказать какая. Те, кто близко знал ее, говорят, что в сердце этой женщины таились неисчерпаемые запасы страсти и любви. И конечно, ее любовник, который был на двадцать четыре года старше, не мог обнаружить расставленные на его пути ловушки и, даже если бы хотел, не сумел бы устоять перед фальшивой лестью, которой она его опутывала. Здесь крылась его слабость, и наверное, по-настоящему он любил в Эве именно это идеальное отражение своей личности. Сила и высокомерие Эвы бросали вызов собственническим инстинктам слабохарактерных мужчин – словно обладание подобной женщиной помогло бы им приобрести аналогичные качества. Ее безжалостность пробуждала желание сильнее, чем любовь, а в те времена, как и в первые годы их брака, ко всему присоединялось еще и сладострастие, которое позже она ввела в определенные рамки, хотя так и не узнала спокойного, расслабленного удовлетворения, которое приходит, когда человек любит и по-настоящему любим. Но как бы она ни вертела Пероном на людях и как бы ни пилила его дома, она всегда говорила о нем так, словно он был богом, – и перед этой лестью Перон не мог устоять.

Эва, будучи опытной женщиной, разумеется, не могла ожидать, что увлечение Перона продлится долго, даже если верила, что он любит ее по-настоящему. Возможно, она готова была стать его женой, однако же понимала, что люди его положения редко женятся на своих любовницах, а кроме того, в ГОУ у нее были враги, с которыми следовало считаться. Эти офицеры прилагали все усилия, чтобы заставить Перона порвать с Эвой. Но ее планы на будущее видны уже из тех ролей, которые она выбирала для себя на радио, – к тому времени она уже сама определяла свой репертуар; это в основном образы романтических женщин в исторических сериалах – таких, как леди Гамильтон и императрица Жозефина; и в интерпретации Эвы становилось ясно, что Нельсон или Наполеон ничего не добились бы без ума и мудрости их подруг.