– Ну что вы за глупые вопросы задаете? – шмыгнул тот носом в ответ, и слезы сразу высохли. – Как дети малые, ей-богу. Это же бизнес. На правах рекламы может пойти любой текст – хоть про БАДы, хоть про закулисные интрижки мэра. Только расценки разные будут. Это не преступление. Виталька всегда говорил: «У нас все законно. Мы просто доносим информацию до общественности». К любому материалу, который мог бы вызвать проблемы, просто пишется дисклеймер «мнение редакции может не совпадать с мнением авторов». Или что-то подобное. И все, взятки гладки.

– Но ведь случалось, что статьи и к тяжелым последствиям приводили. Срыв нескольких крупных сделок у «Медтехники», например. Или снятие с должности начальника «Горводоканала» в прошлом году. Как мне помнится, как раз из-за серии обличающих материалов в «Волге онлайн».

– Да, такое тоже случалось. Но всем же понятно, что нужно не на топор, а на дровосека смотреть. Виталькины статьи выходили, уже когда все решения были приняты. Чисто для создания определенного общественного мнения. Ничего больше. Серьезными делами занимаются серьезные люди, так что расклады прекрасно все понимают. Нет, на Витальку никто зла не держал, все знают, что в нашем деле «ничего личного, джаст бизнес».

Глава 7

Когда я шел по улочке старинного дачного поселка, было тихо и спокойно. Я был тонким, нервным, то решительным, то нерешительным. И очень нравился сам себе именно таким.

Где-то в стороне журчала вода, я прошел по тропинке у заборов и оказался у неширокой, но довольно быстрой реки среди гигантских плакучих ив. Место было заброшенное, болотистое, купались и ловили рыбу дачники чуть дальше – на золотистом пляже, но не сейчас, все же холодно слишком.

А сюда, видно, люди давно не приходили. Пустота была благостная, тоскливая и безнадежная. Словно для меня могучие северные боги вкопали здесь огромный камень, покрытый мхом, и я, конечно, сел на него.

Помолчал, глядя на воду и на нервно дрожащие камыши, терзаемые ветром.

Шпага моя вошла в этого шута невероятно легко. И все это вышло очень по-киношному, по-театральному. Жалкий паяц в бархатном халатике, потерто-черном, который, наверное, ему самому казался невероятно благородным, но, в сущности, оставался реквизитом, как и моя шпага.

Костюмом из костюмерки, как и его тапочки с загнутыми носами.

Шпага прошла как сквозь какой-то матрац или подушку, что-то мягкое, податливое, бесполезное. Шут заквакал, забулькал, что-то крикнул и потом уже обмяк и свалился на пол, сорвав занавеску с гардины. Хорошо, она сама не упала, лишний шум был не нужен.

Я убрал в сумку пистолет и осмотрелся. Очень хорошо. Никаких следов я вроде бы не оставил, но не мешает все протереть. Я надел на ноги бахилы, извлек влажные салфетки и принялся протирать все, чего мог коснуться, – стол, дверные ручки, рукоятку шпаги.

Шут лежал спокойно и величаво, без той ненужной суеты и фальши, которая совсем недавно делала его смешным и жалким.

Со стороны, я вдруг подумал, эта сцена выглядела до чрезвычайности нелепо – почему он завернут в занавеску? Интересно, что подумают менты. Ну очевидно, что я ему приказал. А зачем?

Интересно, они поняли мое послание?

Я отколупал от камня кусочек мха и бросил его в воду.

Загадка. Зачем я это делаю? Что-то во мне заставляет это делать?

Наверное, нет.

Я хочу, чтобы мое послание поняли люди и изменились к лучшему? Это точно нет.

Я хочу очистить общество… нет, этот бред я даже продолжать не буду.

История с занавеской и шпагой была невероятно яркой. Куда ярче, чем с тем старикашкой и его внучком. Все сошлось, сошлось в одной точке. И даже глаза внука. Полные мудрости, доверия, любви – я ждал их, и они были.

Они любили, благословляли меня, прощали меня, даже когда застыли карим хрусталем.

Вот, наверное, чего я хотел, – этого выпрямления линий и соединения всех этих линий, прошлого, настоящего и будущего, написанного, придуманного и реального, миллиона линий в одной точке – в моем сердце, а потом в кончике моего орудия, забирающего у них жизни.

Глава 8

Полковник Дидиченко имел твердое убеждение, что в человеческой жизни, кроме длительного артобстрела или тяжелого ранения в живот, действительно неприятных ситуаций случается не так уж много. И никакие звонки сверху, от которых другие руководители не спали ночами, считая убывающие звездочки на погонах, не могли заставить старого Полковника отрываться на подчиненных, устраивая «горячие» летучки. Напротив, чем напряженней обстояли дела, тем спокойнее и медлительнее Дидиченко протирал платком очки, внимательно и терпеливо выслушивая все версии.

– Товарищи!

Полковник начал в стиле лучших своих времен, и в его взгляде читались твердость и решимость, неожиданная для человека его лет. Опера притихли, рассевшись за длинным полированным столом. Все глаза смотрели внимательно на пожилого плотно сбитого сыскаря, который не спеша протирал толстые линзы очков. Наконец он водрузил очки обратно и начал спокойно и обстоятельно, делая паузы и внимательно разглядывая собравшихся.

– Как все вы понимаете, ситуация дала серьезный поворот. Лисичкин – это фигура регионального масштаба. И губернатор, и мэр – оба были друзьями убитого. Ну а мэру, кроме этого, напомню, он организовал предвыборную кампанию при полной информационной поддержке всех подчиненных ему изданий, а после победы долгое время руководил пиаром городской мэрии. Оба они уже звонили мне. Да. – Дидиченко обвел зал совещаний взглядом поверх очков. – Я не буду вам пересказывать все подробности этого разговора, скажу только, что он был неприятным и указания мною были получены очень жесткие. Нам предстоит провести оперативно-розыскные мероприятия в крайне сжатые сроки, и я прошу вас отнестись к задаче со всей серьезностью и поработать со всей отдачей. Не буду скрывать, дело хотят передать в Москву, и если это произойдет – я думаю, вы все люди взрослые, объяснять никому не надо, что нас по головке никто не погладит и к награде не представит.

Опера переглядывались с мрачными усмешками, прикидывая в уме, когда в следующий раз им удастся получить выходной.

– Но… – полковник хлопнул ладонью по лежащей перед ним папке, – работа уже ведется, и я уверен, что мы справимся с задачей и ни в какой передаче дела необходимости не возникнет. Ну а теперь начнем, работа по очевидным направлениям уже ведется, но я хотел бы выслушать все ваши версии. Прошу. Республиканский, я вижу, вы хотите высказаться.

Чернявый оперативник действительно с самого начала совещания ерзал и тянул худую шею, пытаясь