Наконец Лиззи нашла направление. Она тепло улыбнулась миссис Пендер, стараясь выглядеть совершенно спокойной. Лиззи точно знала, что написано в направлении, поскольку сама печатала его, и, кроме того, медсестры, работавшие с врачами, знали почти столько же секретов, сколько и сами врачи. А вот пациентам было лучше ничего не знать.

Тем более что эта пациентка была очень встревожена и неестественно бледна.

– После того, как я это услышала, я ни минуты не спала, – слабым голосом промолвила миссис Пендер. – Как вы считаете, его дела очень плохи, если его так срочно направляют к специалисту?

Лиззи, которая сама звонила в кабинет онколога и просила срочно принять пациента, поскольку результаты анализа крови мистера Пендера показали наличие рака предстательной железы, почувствовала бесконечную жалость к этой женщине, но сделала вид, что ее удивил ее вопрос.

– Ну что вы, не стоит беспокоиться раньше времени, миссис Пендер, – сказала Лиззи, решив, что бедная женщина успеет наслушаться завтра плохих новостей от онколога и впереди у нее еще много бессонных ночей.

Лиззи хорошо знала, что такое бессонница. И еще она знала, что женщины в сто раз больше беспокоятся о здоровье своих мужей, чем о своем собственном. Правда, для Лиззи такой проблемы уже не существовало.

– Да, может, вы и правы, – сказала миссис Пендер, выходя из приемной с направлением.

Лиззи оглядела приемную. Часы показывали без четверти пять, а приема ожидали еще двое пациентов. Пожилой джентльмен, почувствовавший себя неуютно, когда ему сказали, что принимает женщина, доктор Морган. И болезненного вида молодая женщина с маленьким краснолицым ребенком, которого она держала на коленях. Ребенок плакал, не унимаясь, иногда его плач переходил в душераздирающие вопли. Женщина с виноватым видом посмотрела на Лиззи, и Лиззи, прекрасно понимавшая, какую боль испытывают малыши, когда у них режутся зубки, с сочувствующим видом покачала головой.

Было без десяти минут пять, когда доктор Морган распахнула дверь кабинета и пригласила пожилого джентльмена. Рабочий день Лиззи заканчивался в пять часов, и Клэр Морган, самая тактичная из всех врачей, с которыми Лиззи приходилось работать, сказала:

– Лиззи, заприте дверь, когда уйдете. Когда мы закончим, я сама выпущу пациентов.

Лиззи благодарно улыбнулась ей и начала собираться, оставив на столе список вечерних пациентов для доктора Джонса, который должен был прийти в семь и провести двухчасовой прием. Вечером в приемной не было медсестры, и хотя Лиззи располагала временем и за дополнительную плату могла бы работать вечерами, сама она никогда не предлагала своих услуг. Доктор Морган, которая после развода стала еще более доброжелательной, очень бы удивилась, обнаружив, что Лиззи все свое время проводит на работе. Доктор Морган, оставшаяся после развода со взрослыми детьми, была твердо убеждена в том, что одинокие женщины должны заново устраивать свою жизнь. Лиззи делала вид, что соглашается с ней, думая при этом, что Клэр Морган, наверное, не смотрит в субботние вечера телевизор и не обводит кружком в программе телепередачи, которые ее интересуют.

Лиззи заперла дверь приемной и через двадцать минут уже расхаживала по супермаркету на Корк-роуд, держа в руке корзину и размышляя, что бы купить на ужин. Чтобы подбодрить себя, Лиззи стала думать, что жить одной не так уж плохо, были в этом и определенные преимущества. Например, можно есть то, что хочешь. Вот, скажем, Майлс терпеть не мог консервы из тунца, а Лиззи была готова есть их хоть каждый вечер. Он любил обстоятельно поужинать, а не перехватить что-нибудь вроде фасоли с тостами. А теперь Лиззи могла, если хотела, есть и консервы из тунца, и тосты с фасолью. Обогнув прилавок с замороженной пиццей, Лиззи столкнулась с Джозефиной, которая жила по соседству. Джозефина, которая, можно сказать, была профессиональной сплетницей, катила перед собой загруженную продуктами тележку, будто демонстрируя всему миру, что ей нужно кормить мужа и четверых взрослых сыновей. Огромная семья потребляла много мяса и хлеба, и если бы тележка могла говорить, она бы пожаловалась, как ей тяжело.

– Привет, Лиззи, – поздоровалась Джозефина. – Очень рада тебя видеть.

Лиззи сразу решила для себя, что не станет задерживаться с Джозефиной. Ее небольшая корзинка явно свидетельствовала о том, что она по-прежнему одинока, а большая бутылка вина, которую Лиззи взяла из-за скидки, могла навести Джозефину на мысль, что при отсутствии всякой личной жизни она начала злоупотреблять спиртным.

– Я тоже рада тебя видеть, – ответила Лиззи, продолжая двигаться вдоль прилавка. – Но, извини, я спешу. Ко мне должны прийти, и я уже опаздываю. – Лиззи радушно улыбнулась, старательно изображая занятость, при которой нет времени на болтовню.

Краешком глаза Лиззи заметила, что к Джозефине подошел ее словоохотливый муж. Слава Богу, что ей удалось смыться.

Лиззи быстро завернула за другой прилавок, догадываясь, что сейчас Джозефина говорит мужу: «Бедняжка Лиззи, а ведь она такая хорошенькая».

Лиззи знала, что ее называют «хорошенькой». Однако люди вкладывали в это слово определенный смысл: «Молодец, что не обезумела от горя и не подсела на наркотики после того, как Майлс бросил ее». Природная интуиция подсказывала Лиззи, о чем в действительности думают люди, и ей не нравились их мысли. Она знала, что друзья и знакомые с тревогой ожидали, что она покатится по наклонной, когда пять лет назад они с Майлсом расстались. Но Лиззи доказала всем, что они ошибались. Она не стала прятать голову в песок и говорить людям, будто они с Майлсом «решили пожить отдельно», как это делала одна соседка, которая упрямо настаивала на том, что ее муж-дантист просто нашел работу далеко от дома, хотя все вокруг, в том числе и ее адвокат, прекрасно знали, что он живет с красивой женщиной, тоже дантистом.

Лиззи не любила врать. Когда Майлс ушел от нее, она всем говорила правду. Ну, скажем, почти всю правду. «Мы разводимся. Боюсь, между нами все кончено». Умалчивала Лиззи только о том, как ее шокировало это событие, какой опустошенной и униженной она почувствовала себя, когда их брак внезапно распался.

Как ни странно, но это, похоже, никого не удивило. Ни друзей, ни родных. Как будто все они даже ожидали этого. Не ожидала только Лиззи.

– Я всегда знала, что у вас что-то не так, – сказала ее старшая сестра Гвен, пытаясь успокоить Лиззи. – Так что, может, оно и к лучшему.

Лиззи, обычно за словом в карман не лезшая, не нашлась что ответить сестре. Гвен всегда была защитницей браков, она считала одиноких женщин несчастными, заслуживающими жалости. Так неужели отсутствие гармонии в браке Майлса и Лиззи было столь очевидным, что даже Гвен посчитала, что им лучше расстаться?

К несчастью, после ухода Майлса у Лиззи было очень много времени, чтобы подумать об этом.

Когда их младшему ребенку, Дебре, исполнилось восемнадцать, она уехала в Дублин, и это послужило первым толчком к распаду их брака. До этого казалось, что в семействе Шанахан все хорошо. Хороший дом, стоявший на одной из старых улиц Данмора, – из красного кирпича, с четырьмя спальнями, столовой, которой, честно говоря, семья пользовалась все меньше и меньше, и небольшим садом, где Лиззи проводила много времени. У нее были работа, друзья, ее сад, а Майлс работал в плановом отделе муниципалитета и проводил время с приятелями в сквош-клубе.