Мне с ними по пути. У нас один-единственный трамвайный маршрут: город — комбинат.

Каждое утро, если, конечно, у тебя хорошее настроение, можно делать маленькие открытия.

Здесь, на углу, появился киоск, а там, смотришь, покрасили балкон; если тебя не интересуют новые дома, можно любоваться плакатами.

Я не знаю, кто сочиняет их. Неведомый этот сочинитель, наверное, большой шутник или отчаянный романтик.

На стене магазина, у которого домохозяйки частенько стоят в очереди за свежей рыбой, появился, например, такой плакат: «Прежде чем рассердиться — сосчитай до ста, прежде чем обидеть другого — до тысячи!»

Попробуй после этого нахамить!

Я продолжаю свой путь к трамвайной остановке. И вдруг замечаю новый плакат: «Когда говорят о моих достоинствах — меня обкрадывают, когда говорят о моих недостатках — меня обогащают».

15

— А от древа познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь, — слышится бормотание Катука.

Я теперь составил себе точное представление об этом типе — вот почему и не хочется называть его собственным именем. Пусть так и останется: Катук.

Если бы вы знали, до чего мне надоел этот библейский спектакль! Но абсолютно бесполезно пытаться остановить блудоречие Катука. Ну и черт с ним!

— Сей есть завет мой, который вы должны соблюдать между мною, и между вами, и между потомками твоими после тебя, — продолжает он гнусавым голосом. — Да будет у вас обрезан весь мужской пол.

Он может вымотать душу у кого угодно. Говорят, что он бывший священнослужитель, в силу каких-то причин отказавшийся от своего сана.

— Раньше у меня не было никакой позиции, — шутит он порою. — А сейчас я имею эту самую позицию.

…На первых порах, когда при мне заговаривали о каких-нибудь позициях, я невольно представлял себе окопы и траншеи, известные мне по учебникам и военным романам. Оказывается, наш цеховой термин с тем термином ничего общего не имеет. Наша «позиция» — это схема расположения оборудования.

А она, как выяснилось, достаточно сложна. Надо потратить по меньшей мере полгодика, прежде чем разберешься во всей этой позиции.

Теперь я, как бывалый производственник, легко жонглирую такими словами, как, скажем, «обкатка». Это слово обозначает проверку оборудования перед окончательным пуском в эксплуатацию, нечто вроде генеральной репетиции.

Вот этой обкаткой сейчас в нашем цехе и заняты. Скоро должны запустить мощные компрессоры. Считанные дни остались до того момента, когда мы начнем производить мочевину.

Ждать, по правде говоря, уже осточертело. Однако приходится терпеть. Хозяйство сложное, каждый раз что-нибудь не ладится. Поэтому никак не можем уложиться в график.

В эти дни цеховое начальство почем зря клянет верхнее начальство, которое сидит в Уфе и как ему вздумается, так и распоряжается от имени совнархоза. Я слабо разбираюсь в экономической политике, но, по-моему, тут что-то неладно. Сами посудите: каменщики все еще не слезли с верхотуры, двор — весь в ямах, как после серьезной бомбежки, а нашу мочевину уже в план поставили. Значит, где-то кто-то уже надеется получить нашу продукцию, а ее нет. И не скоро будет.

Все говорят, что график сорван, а вот почему не уложились в сроки — не поймешь. В подобной ситуации, как авторитетно разъяснил Барабан, виновных никогда не оказывается.

Он точно в воду глядел: теперь строители кивают на монтажников, а те в свою очередь на поставщиков. Попробуй разберись! Я и не пытаюсь разобраться, не моего ума дело.

А разобраться все же стоило бы, не мне, конечно, а начальству… Все ждали, когда же начнет работать мощный кран. На собраниях кричали, что «кран — это задача номер один». В заводской газете с этим краном тоже связывали все надежды, без него, мол, нельзя приступить к монтажу компрессоров.

Ну вот кран наконец смонтировали на самой верхотуре, почти у самой крыши. И тут выяснилось, что кран никак не хочет сдвинуться с места. Он оказался зажатым между стенами, в этом вся штука!

Теперь, как говорят, придется отодвинуть балки или сносить крышу. Тем временем график снова полетит ко всем чертям!

Понятное дело, когда начальство нервничает, достается и нам. Вот в этой неспокойной обстановке я, как и другие, перестал мыть полы и вообще перестал быть мальчиком на побегушках; теперь каждый приставлен к своему делу, потому что приближается пуск производства.

Однако мне не повезло. Теперь, когда стало больше порядка в цехе, за нас здорово взялись. Я попал в руки Валентина — так запросто величают у нас в цехе комсорга.

Если не брать в расчет выпуклые очки, то он с виду парень как парень. Общительный, умеет свистеть разные мотивчики, начитанный и вообще как-то располагает к себе. На его васильковые глаза и на широкий лоб мне, конечно, наплевать, пусть всем этим инвентарем интересуются девчонки. Это по их части.

Но увы, насколько я понимаю, наши характеры противоположны, интересы, по-моему, тоже. С первого же часа Валентин стал командовать мною. Мастак он, как вижу, инициативу раскачивать да разглагольствовать.

В разговоре с Валентином выяснилось, что он и во мне ищет какой-то особой инициативы, а ее у меня не наблюдается. Просто не хочется быть энтузиастом, и все.

На этой почве — и не только на этой — сразу начались у нас стычки; с его точки зрения, у меня обнаружились факты недисциплинированности, а с моей точки, у него — факты придирок. Я понял, что нам вместе долго не выдюжить. Кто-нибудь да от кого-нибудь должен отойти, это ясно как день.

Ежедневно возникали у нас какие-то проблемы, которые следовало немедленно решать. В связи с приближением сдачи цеха в эксплуатацию был издан приказ о всеобщем техническом экзамене.

Конечно, труднее всех пришлось мне. Сначала Валентин, как мой непосредственный руководитель, поднажал на теорию, почем зря гонял меня по физике и химии. К счастью, я не успел еще перезабыть все школьное. Но когда пришлось штудировать технологию производства, пришлось попотеть. Особенно не повезло мне на занятиях по технике безопасности. У химиков, как я понял, этот предмет самый предпочтительный.

Семь полных часов коллективно да плюс три часа вечером — вот какой режим установил для меня Валентин. Меня загонял до седьмого пота и сам дошел до белого каления. По-моему, тут сказалась его врожденная склонность повелевать. Можно было бы обойтись без этой страсти и азарта.

Но самое смешное, я чуть не сорвался на экзаменах — перепутал подземные коммуникации, по которым в наш цех поступают аммиак и углекислота. Экзаменаторы покосились, но особых помех чинить не стали. Зато без всяких запинок удалось