Если птицы с красным гребнем или красным оперением, равно как и животные рыжей масти, вызывают любопытство, тревогу или восхищение, то о рыжеволосых людях этого сказать нельзя. В Риме у рыжих дурная репутация: у женщин шевелюра огненного цвета — знак распутства; у мужчины это выглядит смешно и вдобавок наводит на мысль о его германском происхождении. Ведь в театре варвар-германец обычно представлен в карикатурном виде: он громадный (procerus), тучный (crassus), курчавый (crispus), краснолицый (rubicundus) и рыжий (rufus). А в повседневной жизни rufus — одно из наиболее распространенных бранных слов; и так будет еще очень долго: в кругу клерикалов этот обычай просуществует до конца раннего Средневековья[68].

О чем рассказывает лексика

Продолжим разговор о словаре и задумаемся над тем, с какой частотой, в каком контексте и с какой интонацией упоминаются в древних языках различные хроматические термины. Не надо проводить фундаментальное исследование, чтобы установить: слова „красный“, „белый“ и „черный“ встречаются гораздо чаще, чем названия остальных цветов. Но во всех выборках и во всех словарях лидирует красный, именно с этим цветом связано наибольшее количество хроматических терминов как в греческом и латинском, так и в древнееврейском языке. Конечно, речь идет только о письменном языке, но у нас нет весомых причин считать, что в устной речи дело обстояло иначе.

Возьмем в качестве первого примера Библию и исследование ее текста, которое Франсуа Жаксон провел на материале ее древнейших версий на древнееврейском и арамейском языках[69]. Работа была проделана громадная, а результат оказался скромным: в Библии мало, очень мало упоминается о цветах. Есть целые книги, в которых нет ни одного хроматического термина (например, Второзаконие); другие упоминают о цветах, только когда речь идет о тканях; а в других случаях часто нельзя понять, что имеется в виду — материал (пурпур, слоновая кость, черное дерево, драгоценные камни и металлы) или цвет. Кроме того, в древнееврейском языке, на котором написана Библия, нет ни одного термина, обозначающего цвет как понятие, а в арамейском слово tseva’ относится скорее к краске, чем к цвету. Но несмотря на все эти трудности и ограничения, исследование четко выявляет один лексический и хроматический факт: преобладание красного. Три четверти всех цветовых обозначений вписываются в гамму красных тонов; это весьма обширная гамма, ее диапазон — от рыжего до пурпурного, а между ними умещаются всевозможные оттенки светло- и темно-красного. За красными с большим отрывом следуют различные нюансы белого и черного, затем — коричневые тона. Желтый и зеленый попадаются очень редко; синий вообще отсутствует. Но дадим замечательному лингвисту самому подвести итоги своих изысканий:

Долгое время лингвисты и этнолингвисты всячески подчеркивали это доминирование красного — или, если брать шире, красно-бело-черной триады. Пусть и не во всех языках, как утверждают американские ученые Берлин и Кей в своей знаменитой работе „Basic Color Terms“, опубликованной в 1969 году[71], но, без сомнения, в очень многих. Изучив лексику около ста языков, Берлин и Кей выдвинули тезис, что хроматические термины появлялись в этих языках постепенно, один за другим, и установили график их появления. Как они утверждают, в каждом языке есть одно слово для белого и одно для черного; если есть третий хроматический термин, то он всегда обозначает красный; четвертый — либо желтый, либо зеленый; шестой — синий и т. д. Такая последовательность, по мнению авторов, имеет универсальный характер и обусловлена конкретной стадией технической эволюции, на которой находится данное общество: чем более технологически развито общество, тем богаче и разнообразнее его хроматический словарь. Это последнее утверждение вызвало справедливую критику со стороны многих ученых[72]. С одной стороны, говорят они, в лексике ничто не имеет универсального характера: в некоторых языках нет вообще ни одного хроматического термина, нет даже слова, обозначающего „цвет“; другие языки не знают понятий „белое“ и „черное“, а если и знают, то не расценивают слова, которые их обозначают, как хроматические термины. А с другой стороны (и это еще важнее), на данный момент никем не доказано, что существует связь между богатством словаря и техническим развитием: современные европейские языки в повседневной речи пользуются гораздо более бедным хроматическим словарем, чем тот или иной язык коренных жителей черной Африки, центральной Азии или Океании, на котором говорит очень небольшое число людей.

Но это не отменяет того факта, что в большинстве древних языков (и во многих современных в ранний период их развития) красный, белый и черный цвета упоминаются чаще, чем зеленый, желтый или синий. Вдобавок первые три цвета располагают более обширным словарем. Характерный пример — классическая латынь. В обиходном языке для белого и для черного есть по два слова — в первом случае это albus (молочно-белый) и candidus (белоснежный, ослепительно-белый), во втором ater (обыденный, тусклый, отталкивающий черный) и niger (яркий, насыщенный, привлекательный черный) — в то время как зеленый обозначается всего одним словом — viridis, для желтого есть несколько определений, но их смысловые границы размыты (croceus, flavus, galbinus), а для синего — несколько семантически не вполне ясных слов (caerulius, caesius, lividus). Сказать по-латыни „синий“ — дело нелегкое. Напротив, у красного есть четкое базовое определение (ruber), сопровождаемое своим более часто употребляемым двойником (rubeus), и обоих дополняет богатая, разнообразная лексика, отражающая очень широкую гамму оттенков красного. Талантливые авторы умеют ею пользоваться и никогда не употребят одно прилагательное вместо другого. Так, если речь идет о лице, они всегда найдут подходящее слово для нежного румянца на щеках красивой женщины (roseus[73]), обветренной кожи моряка (coloratus), красноватого загара крестьянина (rubidus) и отталкивающей красноты на роже германского варвара (rubicundus[74]). Римские историки, поэты и ораторы с большой тщательностью подбирают слова, чтобы точнее обозначить тот или иной оттенок красного; если речь идет о желтом, они уже не так стараются; почти совсем не стараются ради зеленого и никогда, или почти никогда, не тратят времени на подбор определений для оттенков синего.