Этот священный "пурпур" Христа Искупителя и всех тех, кто умер за веру, — главный оттенок красного для христианства. На нем стоит задержаться подольше.

Кровь Христа

Слова святого Киприана верно отражают реальную действительность ранней эпохи в истории Церкви, эпохи великих гонений. Но они оказались и пророческими: чем дальше по времени, тем больше христианство становится религией красного, религией крови. А происходит это главным образом потому, что всюду множатся изображения распятого Христа, прославляются Страсти Господни и, как итог, возникает и развивается культ Святой Крови.

Согласно средневековой теологии, кровь Иисуса отличается от обычной человеческой крови. Пусть даже сын Бога стал человеком, его кровь не может быть тождественна крови простых смертных. Это кровь искупления и спасения, пролитая в возмещение грехов человечества. Некоторые авторы утверждают, что цветом она светлее и ярче, нежели кровь людей, неизбежно загрязненная их грехами. А художники иногда пытаются сделать это различие зримым: на их картинах кровь, вытекающая из ран Христа или святых мучеников, другого оттенка, чем у обычных людей, — в первом случае она чистая и яркая, во втором мутная и темная. Но такое можно увидеть в основном в станковой живописи позднего Средневековья.

Начиная с XII века кровь Христа становится едва ли не самой ценной из реликвий, предметом гордости для многих храмов Европы, которые ею обладают: это, например, церковь Святой Троицы в городе Фекан в Нормандии, Нориджский собор в Англии, церковь Святого Андрея в Мантуе в Италии, базилика Святой Крови в Брюгге и некоторые другие, в Испании, Португалии и Германии. И, похоже, с течением времени таких храмов становится все больше. Каждый обладатель реликвии утверждает, что заполучил ее раньше всех, и сочиняет удивительнейшие легенды, которые должны объяснить ее происхождение. В большинстве таких легенд говорится, что кровь Иисуса была собрана Никодимом или Иосифом Аримафейским во время снятия с Креста, но другие утверждают, что это произошло раньше: когда Иисус был еще на кресте, сотник Лонгин либо воин Стефатон, поднесший губку, или даже сама Мария Магдалина (часто изображаемая в красном одеянии!) собрали драгоценную влагу в склянку, флакон, глиняный сосуд или простую свинцовую коробочку. Затем, после различных перипетий, реликвия была найдена в том или ином месте или принесена в дар той или иной церкви[86].

На рубеже XII–XIII веков кровь обрела такую ценность и стала объектом такого истового поклонения, что это привело к важному изменению в обряде христианской литургии: обычные прихожане, которые до этих пор, как правило, причащались хлебом и вином, отныне должны были причащаться только хлебом. Вино литургии, в результате пресуществления ставшее кровью Христа, теперь предназначено только для священнослужителей и представителей духовенства, присутствующих в храме. А прихожане имеют право причащаться вином только в исключительных случаях: во время некоторых праздников или особо торжественных церемоний. Это ограничение, утвержденное Констанцским собором в 1418 году, не было принято беспрекословно: кое-где оно вызвало сопротивление и даже бунты. Самым знаменитым и самым жестоким из них было восстание гуситов в Богемии в начале XV века: характерно, что эмблемой его сторонников стала большая красная чаша. Другие протестные движения были не такими масштабными, но зародились еще раньше. Заметим, что ограничение евхаристии противоречило слову Христа, которое было произнесено во время Тайной вечери и о котором рассказано в трех Евангелиях: "Взяв чашу с вином и благодарив, Иисус подал ее ученикам и сказал: "Пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов" (Мф 26: 27–28). Пейте из нее все…"

Эта связь между кровью и вином заставляет задуматься о цвете вина. Каким оно было, вино, которое пил Иисус с учениками во время Тайной вечери? И каким должен быть цвет вина, которое в память об этом событии священник во время мессы превращает в кровь Христа? На этот вопрос Отцы Церкви и литургисты дают однозначный ответ: красным. В самом деле, как для античных социумов, так и для средневековой культуры архетипический цвет вина — красный. Пусть даже в Средние века, вплоть до их заката, люди выпивали больше белого вина, чем красного, и даже если в реальности церковное вино, всегда смешанное с водой, приобретает гораздо более светлые, ненасыщенные оттенки. Во время мессы цвет вина не играет никакой роли, поскольку его не могут видеть прихожане и почти не могут разглядеть священнослужители. Но в символическом аспекте оно может быть только красным. А как иначе можно совершить пресуществление, превратить вино в кровь? И вообще: вино, каким бы ни было его происхождение, и для чего бы оно ни предназначалось — для светских или для духовных целей, на средневековых изображениях всегда красное. Вино другого цвета просто не воспринималось бы как вино.

На исходе Средневековья и в раннее Новое время в искусстве получает распространение сюжет, который с особой силой подчеркивает связь между вином и кровью Христа и который дает живописцам и миниатюристам возможность изображать потоки красной жидкости — "Мистическая давильня". Источники этого сюжета следует искать в Ветхом Завете, где Земля обетованная неоднократно сравнивается с плодоносным виноградником, и в двух проповедях Блаженного Августина, где тело казненного Иисуса сравнивается с виноградной гроздью. Истолковав эти сравнения почти буквально, художники уже с конца XII века создают удивительный образ: Иисус стоит на коленях (или во весь рост с крестом на плечах) под прессом огромной давильни, который раздавливает его, словно виноградную гроздь; его кровь течет во все стороны, а его приверженцы — возможно, сами апостолы — пьют ее или купаются в ней, чтобы смыть с себя грехи. Это кровавое зрелище не сразу стало популярным, вероятно потому что находилось на грани кощунства. Но начиная с XIV века все сомнения рассеиваются: "Мистическая давильня" появляется на знаменах многочисленных братств Святой Крови, а также на витражах, которые жертвуют для своих капелл виноградари и виноторговцы. Что же до живописцев и витражных мастеров, то они соперничают друг с другом, стараясь придать искупительной, питающей крови Христа самый яркий, светлый, чистый оттенок красного, какой только способно создать их искусство[87].

Но вернемся на два столетия назад и обратим внимание на совершенно другое знамя — знамя крестоносцев, белое с красным крестом. Этот цвет в символическом плане тоже напоминает о крови Христа, но здесь он ассоциируется с воинами Веры, готовыми пролить свою кровь за освобождение Святых мест. Достоверно известно, что под этим знаменем сражались Ричард Львиное Сердце и французский король Филипп Август в третьем крестовом походе (1189–1192), но, судя по всему, его еще не было у участников двух предыдущих — первого (1095–1099), завершившегося взятием Константинополя, и второго (1147–1149), который обернулся сокрушительным поражением. Тогда на знамени не мог появиться герб — для этого еще не наступило время. Тогда были другие эмблемы. Согласно документальным данным, люди, отправлявшиеся в крестовый поход, нашивали на одежду крест, вырезанный из куска ткани: за это их и назвали "крестоносцами". В 1095 году на Клермонском соборе папа Урбан II обращается к христианам с призывом освободить Святую Землю и, в частности, говорит: "Сегодня Иисус Христос выходит из могилы и показывает вам свой крест. Носите его на себе, пусть он блещет на ваших знаменах и хоругвях. Он будет для вас залогом победы и мученическим венцом"[88]. Люди, откликнувшиеся на его призыв носить на себе крест, вначале делают это каждый по-своему — вырезают из ткани кресты разных форм, размеров и цвета и нашивают их куда попало, но постепенно ношение креста приобретает официальный характер и ко времени, когда святой Бернард Клервоский проповедует второй крестовый поход, оно уже становится сложившимся ритуалом. Крест раздают сразу после проповеди, он небольшого размера и вырезан из красной ткани; носить его нужно на левом плече, нашив на тунику или плащ, в память о Христе, несшем свой крест. Но даже в случае, если крестоносец самостоятельно изготавливал для себя крест и нашивал его на одежду, он никогда не располагался на груди. Все эти рыцари с крестом на груди — выдумка художников романтической школы XIX века[89].