Итогом моих полуночных размышлений стало решение пока не поздно покинуть Энзели, прорваться по Рештской дороге сквозь боевые порядки Кучек-хана, вернуться в Персию, созвать вторую часть нашего отряда и ждать благоприятной возможности возобновить попытку.

Вдоль всей дороги от Энзели проходит линия телефонной связи с персидскими операторами, и я вряд ли мог надеяться дозвониться до Манджиля без того, чтобы мое передвижение осталось незамеченным, но нам все же стоило рискнуть.

В соответствии с этим решением рано утром 19-го числа я отправил в революционный комитет сообщение с просьбой собраться в 11 часов утра и разрешить мне обратиться к ним с некоторыми замечаниями.

В назначенный час мы с капитаном Сондерсом прибыли в зал заседаний, и нас провели туда с той же церемонией, что и прежде. Единственное отличие в этом случае состояло в том, что улыбки теперь были хмурыми, а устрашающую охрану значительно увеличили в числе, и выглядела она весьма впечатляюще.

Я открыл дискуссию, заявив, что хотел бы, наконец, узнать, изменил ли комитет свое мнение и готов ли оказать нам всю доступную ему помощь, или же он придерживается своего прежнего неблагоразумного решения мешать нам. Ответ был совершенно единодушным в пользу последнего предположения. Затем я попросил разрешения поговорить с Челяпиным наедине и, получив такое разрешение, удалился с ним в отдельную комнату, где мы были настолько одни, насколько это вообще позволено революционерам. «Никому не доверяй» — вполне здравый девиз всех революций.

Я сообщил ему, что сожалею о своей неспособности принять предложение большевиков, что я не желаю кровопролития, которое стало бы естественным результатом любых усилий с его стороны помешать нашему продвижению вперед, что его красноречие вполне убедило меня и поэтому я решил вывести свой отряд из города. Я горячо поздравил его с превосходным управлением городом и дал ему понять, что считаю его равным себе. Затем попросил и получил подписанный приказ на все необходимое мне горючее и, попросив комитет сохранить мой предполагаемый отъезд в тайне, покинул собрание.

Делая такие комплименты товарищу Челяпину, я нисколько не преувеличивал. Я сочувствовал сложности его положения, стремлению вести дела управления без опыта и без образования и хотел бы отметить тот факт, что, по моему мнению, он очень хорошо справлялся с поддержанием подобия законности и порядка среди хаоса революции. Во всяком случае, я всегда буду благодарен ему за бензин.

Несмотря на мою просьбу сохранить все в тайне, известие о нашем предстоящем отъезде начало просачиваться наружу, и я, конечно, знал, что так оно и будет, поэтому было бы очень хорошо связаться с Рештом до того, как Кучек-хан успеет все обдумать и принять меры по поводу телефонного сообщения, вероятно уже полученного им. Поэтому я распорядился выехать завтра пораньше, и после превосходного обеда, во время которого консервированная говядина оказалась полностью отодвинута в тень свежей рыбой и икрой, мы легли спать.

Все имеют склонность менять свое мнение, а революционеры в особенности. Поэтому ночь 19 февраля прошла очень тревожно, поскольку, хоть Челяпин и дал согласие на наш отъезд и снабдил нас бензином, многие сочли бы, что жаль отпускать англичан со всеми их мешками золота, а само количество золота, несомненно, сильно преувеличивалось. Поэтому я решил выступить как можно раньше.

Задолго до рассвета 20 февраля машины тихо вывели и загрузили, и вскоре мы тронулись в путь; когда рассвело, находились уже в нескольких милях по дороге на Манджиль и были готовы во второй раз подвергнуться испытаниям страны дженгелийцев. День выдался пасмурным и дождливым, и безрадостная погода соответствовала нашему настроению, которое, не будучи унылым, определенно было столь же безрадостным, как небо. Оставалось только надеяться на появление новых возможностей и перспективу дальнейшего успеха, но ничто не могло компенсировать тот факт, что мы полностью провалили поставленную задачу и возвращались назад по собственным следам.

На данный момент стычка с дженгелийцами казалась неизбежной; трудно предположить, будто они позволят нам вернуться через свою страну с драгоценным грузом золота и серебра, и, проезжая через Решт, мы были готовы встретить сопротивление. Но и в этот раз никаких попыток к нему не предпринималось, хмурые взгляды становились все свирепее, а случайно встреченный вояка многозначительно постукивал по кобуре своего маузера, но этим и ограничивался.

Мы уже привыкли к бесшабашной русской привычке стрелять во все, что попадалось по дороге, и большую часть ночи развлекаться пальбой, поскольку с момента нашего прибытия в Хамадан это стало делом обычным; но сейчас нам оставалось только гадать, означали ли звуки стрельбы, которые мы теперь слышали впереди, обычную стрельбу по изоляторам и воронам, или же действительно против нас что-то затевалось.

Очень многое зависело от автомобилей, которые пробежали уже около 700 миль от Багдада — по плохим дорогам и без надлежащего ремонта; однако они прекрасно себя показали и серьезных поломок не возникало. Трехчасовая остановка для ремонта, с которыми нам часто приходилось мириться позднее, поставила бы нас в крайне неудобное положение в лесистой местности.

До Манджиля мы добрались к 5.30 вечера, где снова отдыхали на почтовой станции с броской рекламой.

В 6 часов утра 21 февраля мы выехали в Казвин, но день выдался неудачным, и мы прибыли в город только на следующий день. Машины двигались на пределе возможностей, часто случались поломки. Прежде чем мы, покинув деревню, скрылись из виду, пришлось сделать двухчасовую остановку: это значительно сократило наш день, но мы надеялись, что нам повезет наверстать упущенное, и весьма успешно справлялись с этим до полудня, пока вторая остановка на три с половиной часа не лишила нас всякой надежды добраться до Казвина в тот же день.

Погода стояла прекрасная, и сегодня, казалось, не стоило торопиться с преодолением перевала. Водители устали, и мы вполне могли бы переночевать в деревне Биканди на этой стороне, а завтра совершить совсем короткий пробег до Казвина. Мне очень хотелось так и поступить, но, к счастью, я отказался от этого плана. Мы поднажали и миновали перевал на закате, а еще через две мили наткнулись на добротный караван-сарай, послуживший нам отличным убежищем на ночь.

Ночью в погоде произошла та же поразительная перемена, какую мы испытали в Асадабаде. Проснувшись, мы обнаружили, что все вокруг засыпано снегом, а свирепая метель разыгралась не на шутку. Останься мы прошлой ночью на той стороне перевала, то задержка могла бы обернуться неделей. Как бы то ни было, расстояние до Казвина составляло всего 20 миль, и дорога, когда ее можно было отыскать в снегу, оказалась вполне проходимой. Ехать было трудно из-за замерзших рук и залепленного снежными хлопьями лобового стекла, но к полудню мы добрались до места без особых приключений и были рады оказаться на теплых квартирах.

Когда мы проходили через Казвин на пути к морю, жители города не выказывали нам особого дружелюбия; поэтому маловероятно, что теперь они проявят большее гостеприимство. Не приходилось сомневаться, что в городе нас вряд ли ожидает приятное времяпровождение, к тому же там будет слишком оживленно для нашего постоянного отдыха. По этой причине я выбрал Хамадан, где мы могли бы занять надежную оборонительную позицию на возвышенности за пределами города, откуда связь с Багдадом обеспечивалась бы через русскую радиостанцию.