У тротуаров стояли дешевые машинки, в окнах виднелась – кое-где были раздвинуты занавески – скромная обстановка. Белые матовые фонарики под потолком, кухонные шкафчики, пестрые картинки на стенах. Мещанский уют рабочего класса. В нос ему шибанул резкий и вкусный азиатский запах. В следующем домике, в первом этаже, было что-то вроде китайского ресторана. На вывеске – большой красный иероглиф. «Даже интересно, что он значит?» – подумал Дирк. Может, ничего не значит, кроме того, что ресторан китайский. Он вспомнил, как читал в городской газете смешную историю о девочке, которая увлеклась восточными практиками и сделала на спине татуировку из китайских иероглифов. А потом на пляже ее увидели настоящие китайцы и долго смеялись, потому что там было написано: «Стирать отдельно: линяет». Эти жулики в татуировочной мастерской просто срисовали иероглифы с этикетки на китайской кофточке. Смешная история не отвлекла его от голода.

Он подошел ближе. В окне видно было, что за прилавком стоит совсем даже не китаец и точно такой же не китаец тряпкой протирает стол. Увидев Дирка, они замахали руками – заходи, мол! Дирк коротко поклонился, отрицательно помотал головой, повернулся и пошел прочь, на ходу думая: «А может быть, плюнуть на все? Наверное, в этом китайском ресторане еда стоит сущие копейки. Съесть тарелку какого-нибудь вока или лапши с курятиной. Денег должно хватить, а возвращаться назад – ну хорошо, сесть в поезд как ни в чем не бывало, а кондуктору предъявить свою пенсионерскую карточку, притвориться старым дураком, который думал, что электрички тоже бесплатные, как и городское метро, а денег с собой не взял. «Ну что, в полицию меня поведете, молодой человек?» Конечно, кондуктор бы махнул рукой, может, даже сказал что-нибудь ободряющее: «Ничего, сударь» или фамильярно: «Ладно, дедушка, езжайте», но вдруг от самой мысли об этом стало ужасно стыдно и вспомнилось, как еще не так давно, каких-то четверть века, нет, каких-то двадцать лет назад, он щедро давал на чай официантам, гардеробщикам в ресторане и даже швейцару, который открывал перед ним входную дверь, не говоря уж о шоферах такси.

Господи, куда все это делось?

Конечно, думал Дирк фон Зандов, я могу проследить это день за днем. Да, да, у меня есть дневники. Когда я стал знаменитым, я был уверен, что их опубликуют после моей смерти или даже при жизни. Дневники и воспоминания: фестивали, приемы, новые роли, встречи со знаменитостями. Писал подробно, и, наверное, если дома засесть за это дело как следует, можно проследить, как это все исчезало. Поймать момент, когда я должен был остановиться, оглянуться и сказать: «Дирк, голубчик, погоди, происходит что-то не то. Еще месяц назад ты записывал шестьдесят восемь телефонных звонков в неделю. Корреспонденты, продюсеры, режиссеры, фотографы из модных журналов, внезапно появившиеся друзья детства, секретари важных политических персон и так далее и тому подобное, а потом звонков вдруг стало пятьдесят четыре, потом – сорок два, тридцать один, восемнадцать, а на прошедшей неделе всего девять, хоть график черти. По звонку в день, и только в среду и четверг по два. Дирк, остановись, подумай, посоветуйся. Не пойти ли тебе к специалисту? Есть аналитики, терапевты, тренеры, мало ли кто, но в любом случае, разве ты не понимаешь, что происходит катастрофа – ты перестаешь быть интересен.

«Но я обманывал сам себя! – воскликнул Дирк в уме. – Я говорил: “Ничего, бывает, сезонное колебание спроса, странное совпадение. Кто-то уехал, кто-то захворал, ушел в отставку или резко сменил жизненный курс, кто-то разлюбил меня, наконец, но просто так совпало. Бывает, бывает, ничего”. По дневникам, – думал Дирк фон Зандов, – я мог бы проследить день за днем и выяснить, что, к примеру, 14 сентября 1994 года я прошел, как говорят военные летчики, точку невозврата. И даже понял бы, что где-нибудь в 1989 году катастрофа уже была близка, пули пробили крылья и фюзеляж, ветер враждебно свистел в ранах моего самолета, из бензобака текло, но еще была возможность вернуться на родной аэродром, спасти ситуацию! Доложить командиру эскадрильи, получить новый самолет и с новыми силами – вперед, на врага. Больше того, – растравлял себя Дирк фон Зандов, – если точка невозврата была пройдена в 1994 году, это же еще не означает гибель летчика. Еще есть какое-то время, чтобы выпрыгнуть с парашютом из простреленной машины, пока она не взорвалась вместе со мной, но потом лесами, горами и озерами, ночуя в заброшенных охотничьих избушках, все-таки добрести до своих. Да пусть хоть в плен попасть к врагу, но все равно выжить. И дождаться либо победы наших, либо милости победителя – и в конце концов все равно оказаться дома. А я все летел и летел на дымящемся самолете до тех пор, пока не врезался в никому не ведомую каменистую гряду. Остался жив, но сил дойти назад уже нет. Жрать, извините, нечего. Потому что неприкосновенный запас – та самая шоколадка, пачка галет и фляжечка с коньяком из незабвенного ранца производства Ханса Якоб-сена – уже съеден. Нет его больше».

– Нет, – вслух сказал Дирк фон Зандов.

Сказал довольно громко, не боясь, что его услышат, поскольку от китайского ресторанчика он отошел уже шагов на тридцать и направился к отелю.

«Не буду я этим заниматься, потому что в этом нет никакого смысла. Ну что из того, если я сумею открыть эти маленькие секреты своего несчастья? Я ведь не смогу повернуть дело назад. Это ясно. А если, к примеру, дневники опубликовать, то вряд ли это кому-нибудь поможет».

– Книга-предостережение, – засмеялся Дирк фон Зандов. – Завлекательный заголовок – «Как просрать все, что только можно, а также то, что просрать нельзя». Бестселлер! Перевод на сто языков!

«Боюсь, тут даже имя автора не поможет, – думал он дальше, – автора уже давно не помнят. А главное, жизнь каждого человека настолько уникальна, что рецептов краха, провала и самоуничтожения ровно столько, сколько и людей. Если не вдесятеро больше, потому что перед каждым человеком раскинут широкий спектр возможностей уничтожить свой успех, провалиться, проиграть, растратить, потерять, забыть – провалить все. И все эти способы, – Дирк фон Зандов погрозил пальцем неизвестно кому, – уникальны. Так что если населения на планете семь миллиардов, то перед нами семьдесят миллиардов способов… К тому же людям неинтересна история неудач. Им хочется историю успеха. И вот тут смешной парадокс – все истории неудач бессмысленны, потому что никого ничему не способны научить, а все истории успеха лживы. Да, заведомо лживы».

– Как же-с, читали! – засмеялся Дирк, проходя сквозь холл отеля и отворяя большие стеклянные двери к лестнице, ведущей к воде.

– Читали, как же-с! – повторил он еще громче и заметил краем глаза, что девушка на рецепции вскинула на него глаза.

«“Я пришел в этот город босиком. С тремя долларами в кармане, пришел и сразу понял, что здесь надо строить филиал автосборочного завода”, – сказал он уже про себя. – Ха-ха-ха, расскажите это у камина своим маленьким внукам, которые будут заглядывать вам в глаза и делать восхищенно-сочувственные мордочки исключительно в расчете на наследство. Я глубоко уважаю господина Якобсена. Это выдающийся предприниматель, изобретатель, умница и, несмотря на свои миллиарды, хороший человек. Но давайте будем честны. Господин Якобсен – это “старые” деньги, это семья. Он хвастался, что они богачи, кажется, с семнадцатого века. Да даже если бы он был полной бездарностью или авантюристом, у него все равно все было бы в порядке. Он бы даже не сумел разориться как следует, – злобно думал Дирк, – разоряются дотла обычно “новые деньги”. Заработавшие их люди бывают жадные, наступательные, сначала у них все получается, они стремятся все выше и выше – и потом рушатся. История господина Крюгера – прекрасный пример».