Вот ведь как он, оказывается, хорошо говорил. А с ней почему-то все больше вздыхал и заслонялся стихами. Невероятно!

«…Магическое мышление способствовало выживанию в ситуациях постоянной опасности на ранних стадиях антропосоциогенеза… – это Лиза уже бежала глазами по какой-то его специальной статье, как короткая нитка за быстрой иглой, то и дело из игольного ушка выскакивающая. – У неандертальцев преобладало символическое мышление, основанное на ассоциативных связях зрительных образов, что так же косвенно свидетельствует об их потребности в ритуале… «

Кажется, он и у неандертальцев пытается найти душу! Только ли альтруизм, а что, если вера в загробное воздаяние понуждала их заботиться о беззащитных сородичах? Чему примеров не счесть: беззубый скелет старика свидетельствует о том, что близкие пережевывали для него пищу; скелеты пожилых по тем меркам людей, страдавших тяжелыми формами артрита, доказывают, что продление минимум на несколько лет их жизней, для рода уже бесполезных, в неандертальской среде не было редкостью.

Надо же, как ему хочется их любить… их вместить и понять. В науке, наверно, это самое трудное – постижение любовью. Риск заблуждений возрастает в разы. Как и в жизни? Но в жизни точно от этого никуда не деться.

Лиза вернулась на сайт «Досуг. БМ». Сердце тут же ветково застучало.

«Хочу вас спросить о неслучившемся человечестве… Представим, что кроманьонцы по какой-то причине исчезли, следовательно, у неандертальцев появилась возможность выжить и заселить планету. Мой вопрос: какой бы она была сегодня, сейчас?»

Слева что-то происходило. Надо было ударить по «enter» – но слева происходило странное. И оглянулась. Гаянешка рассерженно засовывала в косметичку пудреницу, расческу, помаду:

– Чо-то мне, девки, херово. Голова болит та-а-ак!

Маша мелко перекрестилась:

– Сотрясение, наверно.

– Да ладно! Типун те! – и рванулась к двери. – Пока Раиля не слиняла, отпрошусь, е-мое, и чо с головой?

– Или Нодарик внизу? Сауна, шашлычок. По пятницам после обеда одни придурки работают.

Гаянешка неловко развернулась на шпильках:

– Ты чо щас сказала? – И почти упала на Машин стол: – Ты думаешь, я не знаю, как ты стучишь? Как сраный дятел – на меня, на нее, на всю бухгалтерию! Это Кармашка не знает, она с неба свалилась. Думаешь, свечку поставила и все отмолила, да?

– Кто бы тебя отмолил? – Маша смотрела на кончик носа, как в упражнении для глаз, налево, направо и снова на кончик носа. – Иди уже, прости… Господи!

– Пусть Он тебя первее простит, Маша-джан! У меня по ходу жизни другая загвоздка – Ему грехи отпустить! – и, наконец отлипнув от Машиного стола, Гаянешка зачиркала зажигалкой. – Где он был, твой боженька паникадиловый… когда меня, дитя четырехлетнюю, бензином облили, поджечь хотели? – и затянулась, и выдула из дыма змею, нарочно вихляя большими губами. – Меня папа отбил, с ружьем прибежал… И еще потом – все четыре дня, пока нас на пароме не вывезли – знаешь, чо было? Людей из окон, как мусор, выкидывали, не людей, так, армяшек… Потом пять лет за одной занавеской одиннадцать человек жили. Вода – два часа в сутки. Уборная на дворе. Может, твой боженька за уборной шифровался?.. Меня там трое парней зажали, я в пятом классе, они в седьмом: черножопая, отсоси.

Обнять Гаянешку получилось не сразу, она размахивала сигаретой, вбивала в пол длинные каблуки и нанизывала на дымную струйку всё новые беды.

– Бог или Вселенная, кто-то ведь есть! – Лиза пыталась утащить ее в коридор. – Кто-то же поселил в тебя твою детку!

– Нодарик или Теван… – тупо сказала Маша, разбитая в хлам всем на нее свалившимся.

И Гаянешка подпрыгнула и рванулась обратно, будто Викентий, утаскиваемый от мультфильмов в кровать. А все-таки Лиза выволокла ее сначала в предбанник, потом в коридор, прижала к стене:

– Счастливей тебя сейчас никого! Поняла? Счастье – это когда есть смысл! Смысл просыпаться целую жизнь, прикинь. И оправдание всему, что было! И что еще будет…

– И чем сердце успокоится? – Гаянешка выскользнула из рук и с жадностью затянулась. – А они тебя не уволят? С кем я тут дорабатывать буду? – и вдруг, притянув к губам Лизино ухо: – Нодарик внизу. Никому! Я понеслась! Шубу потом поднесешь? – И уже на бегу: – Я моментом! Мобилку не занимай!

Рыжие кудри взметнулись протуберанцами, локти размашисто заходили, как при спортивной ходьбе, вязаная юбчонка сбежалась, задралась к ягодицам… Что-то на это сказала бы Маша? А Алексей Борисыч спешно вышагнул из аптечного склада – и застыл, глядя вслед Гаянешке, будто опоздавший пассажир – уносящемуся «Сапсану», постоял, поднял руку и уронил.

В предбаннике перемигивались две лампочки-доходяги – ватт в сорок, не больше, Раиля экономила не только на их зарплатках… Маша опять общалась по телефону или с Олечкой, или с Юляшей. Шмыгала носом, покусывала платок, рассуждала о премии, если ее дадут, то тогда можно будет купить и леггинсы, лучше черные, да, дочуня, черные и под кожу, отчего ж не купить, если будет на что!

Лиза села за комп. Покрикивающий, а порой и покрякивающий дуэт Федры и Ипполита взрывал третий акт. Почему-то после Рамо уже никогда не писали вот так: тревожно и бестревожно, бесстрастно и страстно разом. И вдруг поняла: потому что случившееся случилось, предначертанное сбылось – не во времени, в вечности, – каждый звук у Рамо пел об этом, стонал, дребезжал, звенел. И в этом было так правильно быть – модерировать комментарии, появившиеся на их сайте, снова гуглить про Кана, не понимать, идти ли в понедельник ей на работу, не идти, но работать на удаленке? или ехать в центральный офис за расчетным листом?

Через комнату опрометью пронеслась Гаянешка, выхватила из-за шкафа свою черную бурку, на обратном пути весело погрозила Лизе маленьким, пестро окольцованным кулачком и унеслась. Видимо, Лиза пропустила ее звонок.

А к Маше, слава богу, зашел клиент, «не вип, но вполне себе виповатый», как сказала бы Шмара. Снял малахай, кажется, из койота, снял полушубок и тут же из длинношерстного алеута превратился в обаятельно неуклюжего, лохмато-русоголового, наверно, ровесника… Двинулся к Лизе, даже успел улыбнуться, но Маша строго остановила его, указав на стул. Вдруг показалось, что они тысячу лет знакомы. И он тоже присел и несколько раз оглянулся – чтобы вспомнить? или понравиться? Неужели вся жизнь только из этого и состоит? Ее глупая жизнь, получается, да. Плюс еще из тоски по Викешке и ворочанья мертвых слов. Но теперь ведь еще и из встречи – разве нет? разве да? – а если это только ей показалось?

Прилетевшая эсэмэска на мгновение ошеломила: «Бокрёнок у нас. Отъедается. Утром вернем», – но почему же без спроса? и чем это он отъедается? как обычно, до диатеза?

И нашла у Кана статью про говорящих шимпанзе и горилл. И с изумлением обнаружила: про антропоидов он писал с той же сдержанной нежностью, что и про неандертальцев. Давно, в середине семидесятых, получая первые сведения о поразительном опыте обучения шимпанзе, мы не сумели ни оценить масштабов произошедшего, ни толком в прочитанное поверить… Теперь же, друзья, – Лиза только тут поняла, что попала не куда-нибудь, а в его личный блог (у Ю-Ю был блог!), – вслед за нашими западными коллегами… Перепрыгнула через абзац: итак, антропоиды легко обучались амслену – языку американских глухонемых, в их словарь входили названия предметов, личные имена, обозначения действий, они могли описать свое эмоциональное состояние (больно, страшно, смешно), они давали оценки увиденному или узнанному (жаль, хорошо, плохо). Дальше шла череда примеров, любой из которых станет праздником для Викешки. И особенно этот: когда приятель знаменитой гориллы Коко по имени Майкл порвал ее любимую куклу, Коко разразилась спонтанно сочиненным ругательством: «Ты грязный плохой туалет!»