навстречу. Для пианиста «все на свете сливается в безграничном настоящем», а когда он заканчивает играть, то «взмывает с места в экстазе – и земля под его пальцами уплывает вдаль»{10}. Если настоящее безгранично, то ничего удивительного, если при этом оно пересекается с прошлым и позволяет соприкоснуться с композитором, у которого был похожий опыт. Исполняя чье-то произведение – например, Роберта Шумана, – вы чувствуете то же, что и композитор, проживаете его жизнь, ощущаете его присутствие. Элен Гримо говорит, что она особенно восприимчива к Роберту Шуману: открыв для себя его музыку, она почувствовала, будто знакома с ним. В конце концов, ничего удивительного в этом нет: все творцы в каком-то смысле медиумы, способные посредством своих работ достучаться до каждого из нас через время и пространство. Покажите мне человека, который никогда не чувствовал, что книгу, фильм или песню сняли, написали или спели специально для него. Творцы – наши родственные души, наши братья и сестры, которые ищут мгновения благодати, чтобы разделить их с нами. Но вот парадокс: мы настолько погружаемся в это благодатное состояние, что все остальное исчезает – и делиться становится нечем. «Бывают моменты, – пишет все тот же Шуман, – когда музыка полностью мной завладевает, когда не остается ничего, кроме звуков. И тогда я уже не могу ничего описать или воспроизвести». Когда музыка вас захватила, совершенно невозможно остановиться, чтобы сделать заметки. Но если что-то идет не так, тоже ничего не поделать: «Вчера игра не шла. Будто кто-то удерживал мою руку. Играть через силу не хотелось. Казалось, что сомнение и тьма накрыли как людей, так и небеса». Роберт Шуман и Элен Гримо знают, что нет смысла пытаться вызвать вдохновение. Надо готовиться к посещению, но тяжелый труд – не гарантия просветления. Это лишь зал ожидания для благодати.

Так что всем, даже лучшим в своем деле, остается только надеяться. Но чтобы познать такую благодать, чтобы почувствовать себя королем или королевой мира, необязательно быть чемпионом в прямом или переносном смысле: я привожу в пример футбол, теннис, литературу или музыку лишь для того, чтобы подчеркнуть общность опыта и тех самых «точек действия». Эмоциональные переживания в тот момент, когда все получается, невозможно передать словами, потому что речь, как и музыка, предполагает отстранение – вы отделяете себя от того, что испытываете. Вы выходите из состояния и описываете его. Получается, лучший способ говорить о «точке действия» – это многоточие…

Но как вообще достичь этой точки? Если вы уже попадали в «поток», испытывали «благодать» или оказывались в «точке действия», то самый надежный способ вернуться в такое состояние – это воссоздать маршрут, который привел вас к нему. Янник Ноа называет этот метод «камешки Мальчика-с-пальчика». Чем вы занимались на протяжении нескольких часов до этого? Какой была обстановка? Какие предметы и люди находились вокруг? О чем вы думали? Расслабьтесь, впустите чувства и воспоминания. Затем все зафиксируйте – мысленно или на бумаге. Например, у Франсуазы Саган, которая неоднократно рассказывала журналистам о том, как она работает, «просветление» было устроено примерно так:

Я работаю по ночам, потому что это единственное время, когда можно спокойно заниматься своими делами: не звонит телефон, никто не ходит мимо… ничего не беспокоит. Работать ночью в Париже – все равно что выехать за город. Мечта! Я работаю с полуночи до шести утра. Дневное время – ужас. Встреча за встречей. А ночное время – как морская гладь. Люблю смотреть на восход солнца перед тем, как лечь спать. Могу написать роман за несколько подходов по 10–15 дней. А в промежутках я размышляю о сюжете, мечтаю, обсуждаю его. Иногда идеи теряются. За городом я работаю во второй половине дня. Там хорошо: можно встать и пойти погулять на природе. А около четырех часов дня говоришь всем: «Все, мне надо идти работать». Жалуешься, кряхтишь, разыгрываешь небольшую комедию. Но самое прекрасное – когда ладишь с пишущей машинкой или ручкой, забываешь об ужине. Я не говорю, что за городом мне лучше пишется. Я могу работать практически где угодно: на скамейке, сидя под деревом… Когда у меня в голове есть история, я чем-то похожа на беременную женщину: она не думает о ребенке постоянно, но время от времени он пинается и напоминает о себе. [Иногда] это случается посреди ночи: я включаю свет, озираюсь в поисках карандаша, записываю мысль на листочке, а на следующий день его теряю. Я делаю много заметок, но записываю только идеи. Лениться важно. Книги создаются во многом путем потраченного впустую времени, мечтаний и мыслей ни о чем.

Янник Ноа посвятил целую книгу теме «потока»: есть ли способ в него попасть, можно ли распространить это состояние на любые сферы жизни. Она называется «Секреты и прочее…» (обратите внимание на многоточие – как мы помним, это лучший способ говорить о «точке действия»). Не буду выдавать здесь все «секреты», коснусь лишь нескольких. Первый – наверное, самый важный: «В 1991 году, решив ненавязчиво завершить карьеру, я открыл для себя йогу – и это коренным образом изменило мое восприятие жизни. Я понимаю, что мог играть в теннис просто для расслабления и удовольствия, но, поскольку эти понятия не были мне знакомы, я играл жестко и напористо». Ирония судьбы – Янник Ноа обнаружил плюсы мягкости и умения отпускать лишь после того, как перестал играть. Его случай уникален: как игрок он лишь однажды испытал благодать – на «Ролан Гаррос» в 1983 г. – и с тех пор не переставал гадать, чего ему не хватает для повторения успеха. Первое условие снисхождения благодати – не пытаться ее выпросить или искусственно вызвать.

Зинедин Зидан тоже старается понять природу грации, раз уж с ним ассоциируют это понятие. Естественно, сам он это слово не употребляет – ни в значении «изящество», ни в значении «милость Божья». Он относится к нему настороженно – и правильно делает. Он лучше всех знает, насколько усердно трудился и на какие жертвы шел с раннего детства, чтобы стать Зиданом, то есть достичь наивысшего уровня. Но ему известно и другое (по собственному неоднократному опыту): что есть нечто или некто превыше этого уровня – и за ним последнее слово в этой истории. В его истории. Почему, например, на ЧМ-1998 Зидан не забивал весь турнир, а в финале вдруг встрепенулся и оформил дубль в ворота бразильцев, когда это было по-настоящему (и вдвойне) важно? Более того, оба гола он забил головой, хотя всегда признавал, что с игрой в воздухе у него не очень. Или другой пример – финал Лиги чемпионов 2002 г.: как он вообще осмелился так пробить, левой и с лета? Роберто Карлос нашел его в центре штрафной навесом с фланга, больше походившим на регбийную свечу, и в итоге мяч влетел в правую «девятку». Идеальный удар, сверхъестественная гибкость – будто тело Зидана просто перехватило управление. В документальном фильме «Зидан: Исключительная судьба» сам Зизу замечает: «Такое случается только раз в жизни. Со мной случилось, вот и хорошо. А потом ты задумываешься: "Может, мне кто-то помог? Или все-таки нет?" Как бы то ни было, я всегда говорю, что… Кто-то за мной присматривает…» Кто же он, этот «кто-то»? Бог? Зидан не отвечает прямо. Но признается, что чувствует присутствие некоей силы. Может, это небесный покровитель, а может, счастливая звезда.

Когда вы видите, как Зидан забивает гол, который считается одним из самых красивых в истории еврокубков, возникает ощущение, будто бы это далось ему легко. Стоило только захотеть – и бац! Но любой болельщик прекрасно понимает, что не сможет повторить такой шедевр. Но, что самое интересное, Зидан тоже так считает. Этот удар, который было невозможно предсказать, невозможно и повторить. Даже для него самого – невозможно. Зидан совершенно спокойно признает, что у него так ни разу и не получилось воспроизвести на тренировке то, что он не задумываясь сотворил в том финале. Ключевые слова – «не задумываясь». Это был «неконтролируемый» удар во всех смыслах этого слова. Зидан не задумывался и добился успеха. Или, если точнее, он добился успеха, потому что он не задумывался и потому что он – Зидан. Недостаточно просто «не задумываться», чтобы