Из гостиной раздался взрыв смеха — Ада вспомнила какую-то смешную историю из Таниного детства. Павел раздавил окурок в пепельнице и пошел к гостям. На душе у него было неспокойно.

— Все, — сказал Павел. — Завтра вылетаю. Надо встретить машину, организовать все на месте. На одного Милькевича надежды мало… Ты не сердишься?

— Я? Конечно, мне обидно немножко, что мы так толком и не успели побыть вместе, а приходится расставаться почти на три месяца. Но я переживу. Я ведь понимаю, что для тебя твоя работа.

Она отрезала последний кусок ветчины, уложила его на блюдо, сверху добавила петрушки и еще какой-то зелени. Павел разложил на другом блюде хлеб.

— Знаешь что? — сказала вдруг Таня. — Раз уж так получилось, что это последний наш ужин перед разлукой, пойдем в гостиную, зажжем свечи, поставим красивую музыку, выпьем по рюмочке. У меня ведь ликер припасен. Хороший, французский. Ты открой по этому поводу баночку икры, а я пойду постелю скатерть, накрою…

Наевшись, наговорившись, они сидели и расслабленно-влюбленно смотрели друг на друга. Портьеры были задернуты, и полумрак гостиной освещало лишь неровное пламя свечей.

— Это что играет? — лениво спросил Павел.

— «Спейс». Музыка настроения. Если в правильную минутку поставить, можно улететь.

— Это как это — улететь?

— А вот смотри. Видишь, как свет играет на хрустале? — Она подняла рюмку и стала ее медленно покачивать. Павел следил глазами за плывущими в полутьме искорками, не в силах, да и не желая отвести взгляда. — А там, в глубине, за хрусталем, сверкает и переливается золото. Теперь ты видишь только его. — Танина рука чуть заметно сменила ритм, и в глазах Павла хрустальные искорки сменились золотыми. — А еще глубже, за золотом, ты видишь… — Что-то еще закачалось в ее руке, золотые искры перемешались с голубоватыми, зовущими, уводящими. Потом остались только они.

Таня поставила рюмку, и в руке ее на золотой цепочке гипнотически медленно раскачивался голубой алмаз, играя гранями в неярком свете свечи. На глаза Павла набежала какая-то пелена, он видел только эти искры и уже раскачивался всем телом в такт движениям Таниной руки. Таня что-то говорила нараспев, но он уже не слышал ее слов.

— Я назвала его Сардион. В Сардионе сила твоя, и жизнь твоя, а воля моя, ибо я — хозяйка Сардиона… И да будет воля моя!

Она резко закинула за левое плечо руку с камнем. Павел закатил глаза и рухнул со стула на желтый ковер.

Таня обошла вокруг стола, включила электричество, задула свечи и, взяв Павла под мышки, перетащила его на диван. Уложив его поудобнее, она расстегнула на нем воротник рубашки, пощупала пульс.

— Я сейчас, — сказала она бесчувственному Павлу и вышла в прихожую.

— Алло, скорая? У меня муж без сознания, кажется, сердце… Возраст? Двадцать шесть лет… Адрес? Записывайте…

В большом светлом кабинете заведующего кардиологическим отделением Свердловки — врачи со «скорой» мгновенно разобрались, какого рода больной им достался, и доставили Павла именно сюда — сидели Лидия Тарасовна, Ада и Таня. Заведующий, высокий атлетического вида мужчина, расхаживал перед ними, растерянно теребя седую эспаньолку.

— Ничего не понимаю, — говорил он. — Первый случай подобного рода в моей практике. Острая сердечная недостаточность, асистолия, почти клиническая смерть — а всего через сорок минут идеальная, пионерская кардиограмма, оптимальные показатели по всем анализам и обследованиям, ни малейшего поражения органов, кровь как у здорового младенца. Прямо хоть допуск в космос давай. Отчего, как, почему?

— Вы хотите сказать, что мой сын здоров? — спросила Лидия Тарасовна.

— На данный момент абсолютно. Это как раз и смущает. Надо провести дополнительные обследования. Коронарный спазм — если это был он — не мог взяться ниоткуда и так быстро исчезнуть без малейших последствий. А если было что-то другое — тоже надо разобраться. Скажите, он в последнее время ни на что не жаловался?

— Нет, — сказала Таня. — Он вообще редко жалуется.

— Он не выглядел усталым, удрученным, озабоченным?

— Нет. То есть приходил с работы несколько уставшим, но быстро восстанавливался.

— Скажите, у него были неприятности по работе? — Врач покосился на Таню. — В личной жизни?

— Никаких! — категорически заявила Лидия Тарасовна. — У него прекрасная, творческая, руководящая работа, в которую он влюблен, замечательная новая квартира и, я не побоюсь сказать прямо, великолепная молодая жена.

Врач посмотрел на Таню.

— Простите, — сказал он. — Возможно, были какие-то излишества, злоупотребления?..

— Мне трудно судить, — не смущаясь, сказала Таня. — В день мы с мужем выкуриваем одну пачку сигарет на двоих, примерно поровну, спиртного почти не пьем, а что до всего прочего, то, как я слышала, мужской организм сам знает меру.

— Скажите, — врач вновь обратился к Лидии Тарасовне, — у него раньше, в детстве, были какие-нибудь серьезные болезни, осложнения после инфекций?

— Была свинка лет в пять. Потом коклюш, уже в школе, классе во втором. А вообще он у меня ничем не болел — спортсмен, закаленный. Не простужался ни разу.

— А травмы какие-нибудь?

— Да, — сказала Таня. — В прошлом году, в экспедиции.

И коротко, четко рассказала всю историю с автокатастрофой.

— М-да, — врач снова затеребил бородку. — Не вижу связи, не вижу… Хотя… Вы говорите, он снова туда собирался?

— Да, уже был куплен билет. На сегодня.

— А он не говорил вам про какие-то страхи, опасения, связанные с экспедицией? Может быть, вы сами что-то такое в нем чувствовали?

— Нет. Наоборот, он рвался в эту экспедицию, мечтал о ней, строил большие планы.

— Знаете, — врач внимательно оглядел всех трех сидящих перед ним женщин и заговорил, обращаясь почему-то преимущественно к Аде. — Наша официальная медицина не то чтобы отрицает подсознание, но как-то умаляет его значение при образовании болезней… и вообще. Возможно, сознательно он и стремился в эту поездку, но у него внутри все это время могла неосознанно прокручиваться картина ужасной прошлогодней аварии, организм, как бы опасаясь повторения этого травматического опыта, начал вырабатывать способ защиты — отсюда и приступ.

Ада кивнула, задумчиво и согласно. Лидия Тарасовна хмыкнула: «Ничего себе защита! Чуть парень на тот свет не отправился!» Таня же сидела молча и смотрела на доктора доверчиво открытыми золотистыми глазами.

— Как он сейчас? — спросила Лидия Тарасовна.

— Буянит, — сказал доктор заметно повеселевшим голосом. — Требует, чтобы его немедленно выписали отсюда и доставили в аэропорт. Наши увещевания срабатывают весьма слабо. Похоже, то, что с ним случилось, не произвело на него должного впечатления.

— А что вы намерены с ним делать? — спросила Таня.