Подул ветер, и они не сговариваясь подняли воротники своих новых теплых пальто. Нижегородский по-прежнему форсил в котелке, надев шерстяные наушники. Каратаев предпочел высокое кепи с меховыми отворотами.

— Есть одна идея, — сказал он шагов через двадцать. — Но это тебе не букмекеров опускать.

— Ты говори, а уж мы разберемся.

— Это произойдет в начале февраля. — Савва остановился и повернулся к соотечественнику, подчеркивая важность момента. — Буквально в течение нескольких часов нужно будет проделать одну биржевую операцию.

— С акциями?

— Да.

— Я так и думал. Какой намечается выхлоп?

— Чего? — не понял Каратаев.

— Ну, сколько мы на этом скосим капусты?

— Выражаясь по-игорному, ставка три к одному. Каждая вложенная марка должна вернуться с тремя подругами. И, главное, весь этот процесс не растянут на месяцы, что обычно происходит в таких случаях, а должен уложиться в несколько дней. Но скупку необходимо произвести за несколько часов.

— Кто-то здорово ухнет вниз, а потом поднимется?

— Точно.

— Кто?

— Одна пароходная компания.

Нижегородский ненадолго задумался.

— Мы назовем нашу первую коммерческую операцию «Дело пароходной компании». Она войдет в историю. А пока я присваиваю ей гриф «Секретно в высочайшей степени» и регистрационную литеру «альфа».

— Почему «альфа»?

— Потому что потом будут «бета», «гамма» и так далее до буквы «ять». Ладно, подробности дома, а сейчас посмотри, как прекрасен мир!

На следующий день Нижегородский затащил Каратаева в один из самых дорогих и престижных ресторанов столицы в отеле «Кайзерхоф».

— Надо отметить удачу, Савва, и вообще, давай привыкать жить по средствам!

Они устроились в отдельном кабинете. Пустоту небольшого стола, накрытого простой льняной скатертью, нарушало присутствие двух подсвечников, двух бокалов и двух наборов разнокалиберных салфеток.

— Ты уже сделал заказ? — спросил Каратаев по прошествии нескольких минут. — Что-то они не торопятся.

— Терпение, Саввушка. — Вадим откинулся в полукресле и явно испытывал удовольствие, интригуя своего компаньона. — Ты ждешь, что сейчас тебе принесут бефстроганов, картошки и салат? Все это будет, но прежде мы прикоснемся к великому. К одному из тех достижений человечества, путь к которым идет не через озарение, когда можно заорать «Эврика!» и броситься голышом по улице. Это долгий путь десятков и сотен поколений, суммарный интеллект и опыт которых однажды рождает совершенство…

— А нельзя покороче? — прервал его Каратаев. — Ты притащил меня сюда обедать или слушать лекцию?

— Я просто хотел тебя подготовить, а то ты ни черта не поймешь, — буркнул Нижегородский и нажал кнопку вызова.

Через минуту дверь медленно отворилась и в нее осторожно вошел официант, сопровождаемый метрдотелем. Официант на вытянутых руках нес бутылку вина, установленную в специальном приспособлении, позволявшем извлечь пробку, не потревожив осадок. Почти черная бутылка, покрытая многолетней пылью погреба, походила на спелую виноградину с серым пушком на черно-синей кожице. Ее украшала невзрачная этикетка, мелкие надписи на которой из-за пыли совершенно не читались. Но никому бы и в голову не пришло протереть этот раритет тряпкой, дабы не нарушить ощущения подлинности.

Вадим кивнул, и пробка была аккуратно удалена. Он кивнул еще раз, и бокалы на четверть наполнились темным, пурпурно-красным вином. Метрдотель зажег свечи, справился, когда подавать закуски и горячее и, пожелав приятного вечера, удалился вместе со своим подчиненным.

— А теперь делай, как я, — скомандовал Нижегородский, осторожно, двумя пальцами взял хрустальную рюмку за тонкую ножку и стал взбалтывать ее содержимое, набрасывая жидкость на стенки. — Смотри, не пролей на себя.

— Чайные церемонии, — фыркнул Каратаев и схватился за хрусталь всей пятерней. — Прозит!

— Ты что?! — оторопел Вадим. — Это же тебе не коньяк. Прозит! Поставь рюмку на место, невежа! Нагреешь. У тебя в руках «Шато Марго» — великий кларет 1870 года! Сравниться с ним могло лишь бордо 1811-го, но оно состарилось и умерло еще в шестидесятые. — Он с благоговением посмотрел на свой бокал. — Перед первым глотком вино нужно декантировать, дать ему подышать, чтобы оно раскрыло свой букет. Прозит! — еще раз уничижительно буркнул Нижегородский. — Ладно, теперь небольшой глоток.

Каратаев покачал головой, вздохнул и осторожно пригубил.

— Ну?

— Баранки гну, — огрызнулся обиженный Савва. — Теперь я должен закатить глаза и застонать в экстазе?

— О господи! Хорошо, что я с этой тундрой в отдельном кабинете и нас никто не видит. — Нижегородский почмокал губами, прислушиваясь к послевкусию. — Ты ощути плодовый аромат. Ведь это бордо провело тридцать лет в бочке, а потом еще одиннадцать в бутылке! Оно старше нас, а сохранило свою первородную сущность, которую другие теряют уже через пару лет. Чувствуешь легкий ванильный привкус? Это наследие лимузенского дуба. А едва уловимую минеральную окраску с примесью серы оно получило от подземных источников Медока. Ну ладно, теперь глоток номер два.

Они снова выпили, и Вадим наполнил рюмки до половины.

— А теперь посмотри на его цвет. Между прочим, для этого тут и поставили свечи. Полюбуйся, что мы сливаем в свои желудки. К двадцатому году — к своему пятидесятилетию — это бордо будет провозглашено величайшим кларетом всех времен и народов. А ведь будучи молодым, оно казалось столь терпким и грубоватым, что под вопросом была даже его винтажность, то бишь простановка года урожая на этикетке. Только к его семилетнему возрасту люди постепенно начали осознавать, какая долгая, полная волшебных превращений жизнь уготована этому гадкому утенку.

Новоявленный полумиллионер, который еще несколько дней назад подносил чемоданы на Ангальтском вокзале, принялся рассматривать свой бокал на свет. Он хотел взять все от этой бутылки. Сделавшись знатоком и поклонником благородных вин еще в той, прежней жизни, Нижегородский впервые теперь мог прикоснуться к тем из них, о которых раньше только слышал легенды. Он мог говорить о них бесконечно, получая, пожалуй, даже большее удовольствия от рассуждений, нежели от непосредственного физического контакта с самим объектом своего поклонения.

— Великие вина, Саввушка, рождаются редко и требуют уважения. Запомни навеки: это не алкоголь и не винцо, которое нужно закусывать. Вот почему наш стол пуст. Никакие, даже самые изысканные фрукты и никакие блюда самой высокой кухни не смогут сочетаться с их царственным великолепием. Только ты, твой мозг, твой пустой желудок и маленький глоток совершенства. А после каждого глотка молчание, а потом, если, конечно, ты пьешь не в одиночку, непременный обмен мнениями. Как мусульманин, упомянув в разговоре имя Магомета, добавляет: «Да благословит его Аллах и приветствует», так и всякий, пригубивший этот напиток, должен выразить ему свое восхищение. А иначе он просто невежда и грубиян.