Смотрю вверх. Бога там нет, только вертолеты месят воздух, оглушая нас.

«Сарацин», в который бросили Пэдди, трогается с места. По улице тащат других мужчин. Полицейские машины, джипы и «Сарацины» подъезжают и отъезжают. Ревут двигатели. Гремят крышки от баков. Вопли. Крики.

— Мамуль, — говорю.

Мне страшно.

— Вы, трусы паршивые! — кричит из толпы женский голос.

А потом звучит: «Копы — эсэсовцы!», снова и снова. Присоединяются все. Бастер идет к нашей толпе.

— Сволочь британская! — кидается на него Ма. Женщины хватают ее за руки, она вырывается. — Да пустите вы! Бриди, отпусти, сука, искалечу!

Ма даже не кричит, а воет. Я не хочу ее слышать. Не хочу, чтобы моя мамочка издавала такие звуки. Пусть Бастер молится, чтобы она не вырвалась.

Мелкая ревет громче прежнего. Приходится ее ссадить. Она вцепляется в меня руками и ногами, зарывается лицом в пижаму. Я бы тоже зарылся в маму, но больно уж она сейчас страшная.

Солдат смотрит на Ма и даже улыбается ей, типа «шла бы ты, лапуля». Не надо так, миссис — моя Ма — Доннелли. Ма закидывает голову, схаркивает и плюет ему прямо в рожу.

На миг все останавливается, как будто время застыло. Чары развеиваются, когда тетки хватают Ма и волокут в сторону. «Копы — эсэсовцы!» — выпевают женщины, будто страшные мужики на футбольном матче.

— А чего это значит? — спрашиваю.

— Эсэсовцы — это фашисты, — объясняет Моль.

— Так, зачистить улицу! — орет Бастер.

— Сволота английская! — орет Моль.

— Разошлись, падлы! — орет Бастер в мегафон. — Очистить улицу. Здесь может быть бомба.

Солдаты расталкивают толпу прикладами.

— Где мои дети? — Ма оглядывается, ищет нас, а я прямо здесь, перед ней.

— Тут они, мамуль, — говорит Моль.

— Отведи обоих за стену! — приказывает Ма.

Моль берет нас с Мэгги за руки. Ма остается с тетками.

— А как же Киллер? — спрашиваю.

— Сказано — ждать здесь, — говорит Моль.

— Нельзя его там оставлять, если бомба, — предупреждаю я.

— Нет никакой бомбы, — говорит она. — Господи, Микки, ты когда поумнеешь?

— Давайте, двигайтесь! — Здоровенный солдат отгоняет нас от стены. Ма видит и бежит к нему.

— Куда двигаться? — спрашивает она, но уже нестрашно. — Пустите нас лучше назад, по домам.

Солдат толкает Ма. На этот раз Мэри ничего не делает.

— Ишь, какой ты у нас храбрый, сучонок! — разоряется Ма. — Шел бы ты откуда пришел, падла черно-рожая!

А он и правда черный. Я думал, у него тоже вакса на физиономии, как у всех этих «Черно-белых менестрелей». А этот действительно черный. Первый раз в жизни вижу чернокожего.

Как так может быть, чтобы чернокожие были в нашей войне на стороне бритов? Я вот всегда был на их стороне. А теперь я их ненавижу. Бритские подпевалы. Не будет им больше никакой рисовой каши в банках. Никому нельзя доверять. Пусть бы лучше сами ехали и помогали своим братьям в Африке. После того, что англичане вытворяли с ними в фильмах, такого просто не может быть.

Бриты расталкивают нас прикладами, и мы движемся, как бараны в этой идиотской телепрограмме.

— В конец улицы. Идем, — говорит Ма и шагает первой.

— Погоди, Ма, а с Киллером-то как? — спрашиваю.

— А ему придется остаться здесь, сынок. Мы не можем привести его к чужим людям.

— Но, мамуль!

— Так, хватит! Я и без тебя на пределе! — рявкает Ма.

— Помолчи, Микки, — просит Моль. Она меня обычно не гнобит, поэтому я замолкаю. Мелкая так стиснула мне руку, что даже больно. Интересно, Пэдди продолжают мутузить?

Все мы, которые с Гавана-стрит, идем вместе. Дети в пижамах или в одних штанишках, нас подталкивают, мы выходим на Джамайка-стрит. На ней полно женщин. Они перекрикиваются.

— Подонки! — Ма плюет на землю.

Старая Шейла обхватывает ее рукой за плечи.

— Ну ладно, Джози, — говорит Минни-Ростовщица, которая всем дает денег в долг и записывает в книжечку. У нее волосы вверх торчат как пчелиный рой.

— Твари бесстыжие, — бухтит Ма.

— Ты цела, Сейди?

— Ага. Стыд и срам, а?

Женщины перекликаются по всей улице. Я молча наблюдаю.

— Кого забрали?

— Да всех мужиков, до которых дотянуться смогли.

— Ну, завтра, с божьей помощью, всех отпустят.

— Ага, а в каком состоянии?

— Не надо при детях.

— У меня руки трясутся. Ни на что не гожусь.

Мы дошли до конца Джамайка-стрит. Моль несет Мелкую Мэгги на руках.

— Пушки-то нашли у кого? — спрашивает миссис Маканалли.

Ее Бридж идет за ней следом.

— Да мне-то почем знать? — Ма даже не смотрит в ее сторону, и я по этому случаю бросаю на Бридж убийственный взгляд.

— Могла бы и знать, — цепляется та к маме. — А то завелись тут у нас всякие, думают, что они лучше других. Разыгрывают из себя невесть что, — говорит и уходит.

Разыгрывают. Она что, хочет сказать, что мамуля — плохая актриса? Да если бы мамуля захотела, она бы обставила и Бетт Дейвис, и всех остальных. Даже Джуди Гарланд, если бы очень захотела. А эти корчат из себя невесть что, и все только потому, что Бридж играет в спектаклях у Мартины в гараже.

— Курва заносчивая, — говорит Ма Старой Шейле.

— Ты потише, Джози, — шепчет Старая Шейла. — А то с этой потом греха не оберешься.

— То-то я испугалась. Выпендривается, будто она жена Майкла Коллинса, а муженек ейный всего-то спер мешок колбасы.

— Будет врать-то! — смеется Старая Шейла. — Кто тебе такое сказал?

— Ну, может, и нет, но мужик он никчемный, да и безмозглый. Его парни послали обчистить склад Денни, а когда копы его замели, при нем только и было-то, что мешок колбасы, который он стянул для нее. — Мы все хохочем. — А посадили его за пушку, которую нашли у них в доме: из нее шлепнули брита, и на ней были его отпечатки. Никогда он не выйдет. Ну, да она не пропадет.

Дураком надо быть, чтобы оставить отпечатки на оружии. Я в два годика уже знал, что нельзя. Он что, ни одной телепрограммы за всю жизнь не посмотрел? Вот уж действительно — безмозглый.

— А брита-то, Джози, кстати, вовсе не он шлепнул, — говорит Шейла.

— Да, ты права. Права. Просто бесит она меня, как не знаю что, — злится Ма.

— Такую любить трудно.

Ма от разговоров сделалась как всегда.

— Так, Мэри, отведи детей к миссис Брэннаган, — распоряжается Ма.

— А ты куда? — спрашивает Моль.

— Пойду найду вашего папашу.

— А что мне сказать миссис Брэннаган? — Моли, похоже, совсем не хочется туда идти.

— Так и скажи, что тебя мама послала, и про все, что случилось.

— А может, ты