проницательности.

— Вы говорили его светлости, что по-прежнему считаете, будто леди Фебе может что-то угрожать?

— Я почти каждый вечер встречаюсь с его светлостью и докладываю о своей работе.

— И что же?

Он спокойно встретил ее взгляд.

— Его светлость знает о моих опасениях, однако в данный момент их не разделяет.

Она отвернулась, кусая губу.

— Она ненавидит все это, знаете ли, то есть Феба. — Она указала на пистолеты на его груди. — Разумеется, вы сами понимаете: вас не назовешь непонятливым.

Тревельон ждал, немного озадаченный. Конечно, ему было известно, что леди Фебе не нравится, что ее охраняют: в самый первый день его работы леди прямо заявила, что ненавидит ограничения, которыми брат осложнил ее жизнь, — но он не допустит, чтобы неудовольствие подопечной отвлекло от исполнения долга.

Пусть ненавидит его, если хочет: лишь бы была в безопасности.

Герцогиня вздохнула.

— Если я надавлю на Максимуса, он, возможно, ограничит ее передвижения еще больше, и я не знаю — клянусь, действительно не знаю, — что она тогда сделает. Феба несчастна, хотя хорошо это скрывает. Не хочу, чтобы ее положение стало еще печальнее.

— Ваша светлость, — тихо сказал Тревельон, — пока я рядом, я сделаю все возможное, чтобы с леди ничего не случилось.

Голос герцогини вдруг сделался громче.

— Я не сомневаюсь, капитан Тревельон.

— Артемида? — позвала Феба, спускаясь по лестнице.

— Да. — Герцогиня быстро пересекла холл. — Я только что беседовала с капитаном Тревельоном.

Феба приняла руку ее светлости, и они направились к двери.

— Вы уже здесь, капитан?

Он кивнул, хотя она, конечно, не могла видеть.

— Вы говорили, что хотите выехать в два пополудни.

Она сморщила носик.

— Вы всегда поразительно пунктуальны. Не уверена, что это слишком хорошее качество.

— Уверяю вас, миледи, никакого отношения к моим личным качествам это служба не имеет.

— Гм. — Феба повернулась к невестке и раскинула руки. — Что скажешь о моем новом платье?

Платье, зеленое с голубым, с желтой нижней юбкой, придавало рыжеватый оттенок каштановым волосам леди Фебы. Если бы вопрос был адресован капитану, он бы сказал, что она прекрасна. Впрочем, она всегда прекрасна — в любом платье.

Только его никто не спрашивал.

К ступенькам подкатила карета, и Тревельон вышел вперед, чтобы подать подопечной руку.

— Ваша карета подана, миледи.

— Куда едешь? — спросила герцогиня.

— Мисс Динвуди пригласила меня на заседание небольшого кружка ее друзей поговорить о театре.

Брови ее светлости поползли вверх.

— Мисс Динвуди, та, что из нашего клуба?

— Да. — Феба улыбнулась невестке, и ее взгляд промахнулся лишь на пару-тройку дюймов. — Она кажется несколько замкнутой, однако мне понравилась.

— Мне тоже, — задумчиво произнесла герцогиня.

— Артемида?

Ее светлость покачала головой.

— Просто… мне кажется несколько странным, что леди Кэр так ничего и не сказала о семье мисс Динвуди.

— Я тоже заметила, — призналась Феба, — но подумала, что мы порой напрасно судим людей по их предкам. Может, лучше не знать, откуда она родом?

В душе Тревельона вдруг прозвенел тревожный звонок.

— Как же тогда судить о человеке, миледи?

Она обернулась на его голос, но ее чудесные ореховые глаза смотрели в никуда.

— Может, просто взглянуть на него повнимательнее? Как себя ведет? Что говорит? Как относится к окружающим?

Она слишком молода, не ведает жизненных невзгод.

— Но за всем этим чаще всего как раз и стоит прошлое человека, его семья, миледи.

— Согласна. Вот почему мне так интересно и ваше загадочное прошлое, и ваша семья, капитан! — Он нахмурился, однако прежде чем он успел ответить, она добавила: — С твоего разрешения, Артемида! Я не хочу опаздывать.

— Конечно, — ответила герцогиня. — Желаю хорошо повеселиться, дорогая.

Кивнув, Тревельон повел леди Фебу вниз по ступенькам.

— Я не догадался спросить, однако герцогиня, похоже, была удивлена, узнав, куда вы едете, так что мне, наверное, все-таки стоит спросить: вы действительно испросили дозволения вашего брата на сегодняшний день?

Феба забралась в карету, устроилась на сиденье, дождалась, пока сядет и он, потом стукнула в потолок кареты, давая знать кучеру, что готова ехать, и лишь затем соблаговолила ответить.

— Я сказала Максимусу, что собираюсь навестить сегодня подругу.

Карета тронулась.

— А имени вашей подруги вы ему не сообщили?

Она поджала губы.

— Он не спрашивал — был слишком занят какими-то юридическими бумагами.

— Миледи…

— Капитан, вам известно, сколько мне лет?

Он сухо ответил:

— Разумеется, двадцать один год.

Она кивнула.

— То есть я давно уже не дитя.

— Если вы…

— Послушайте, капитан, я ведь ни разу не спросила, сколько лет вам.

— Вы пытаетесь сменить тему! — воскликнул он. — Миледи!

— Ну да, так и есть. — Она обворожительно улыбнулась, как всегда, не стесняясь в проявлении чувств. Неужели она решила, что он чертов евнух? — Удивительно, капитан, как вы догадались.

Последовало недолгое молчание, потом он со вздохом сказал:

— Мне тридцать три.

Она немного подалась вперед.

— Вы такой молодой!

Тревельон против воли поморщился. Интересно, какой возраст она ему приписывала?

— Я на двенадцать лет старше вас, миледи, — возразил он, мысленно обозвав себя занудой. — Кстати, ровесник вашего брата.

Почему-то от этой мысли он помрачнел.

— И все-таки мне казалось, что вы гораздо старше. — Она наморщила носик. — Максимус очень строгий, но по крайней мере смеется, хотя бы иногда: раз или два в год. А вот вы, капитан, вообще никогда не смеетесь, да и улыбаться вряд ли умеете. Я думала, вам лет пятьдесят, не меньше…

Тревельон нахмурился.

— Миледи…

— Или даже пятьдесят пять!

— Феба!

Он осекся. Как он посмел назвать ее по имени? Надо же так потерять над собой контроль!

А леди просто улыбнулась, как довольная кошечка, полакомившаяся сметаной.

— Расскажите о своей семье и о вашем прошлом, Джеймс.

Тревельон буквально окаменел и испытующе взглянул на нее.

— Вовсе вы не думали, что мне пятьдесят пять.

Она покачала головой, и эта чертова улыбка продолжала играть на ее сочных губах.

— Нет.

Тревельон отвернулся, изо всех сил стараясь сохранить благоразумие, не потерять честь. Она на двенадцать лет моложе его, а уж чище и невиннее и вовсе на добрую сотню, дочь и сестра герцога, свежа, весела, прекрасна. А у него два заряженных пистолета, больная нога и нечто очень возбужденное. Если бы она знала, убежала бы от него в ужасе.

— Я из Корнуолла, миледи, — сказал Тревельон совершенно спокойно, полностью владея собой, без тени смущения. — Мой отец разводит лошадей, мать умерла. У меня есть сестра и племянница.

— Мне очень жаль, — сказала она тихо, и милое личико опечалилось.

— Благодарю. — Как хорошо, что можно выглянуть в окно, не опасаясь, что тебя сочтут трусом. — Полагаю, миледи, мы приехали.

Она притворно вздохнула.

— Вам повезло.

Он послал