Мужчина передвигал какие-то тяжелые ящики. Я зажмурилась и тут же сквозь закрытые глаза ощутила, что стало светлее.

– Вылезай! – прогремел над головой голос моего тюремщика.

– Зачем? – ужаснулась я и разлепила воспаленные веки.

– Тебе что, нравится там сидеть? – Мужчина сделал вид, будто снова собирается закрыть крышку.

Я даже не поняла, как выскочила из подпола.

– То-то! – Он разжал руку, и крышка с грохотом обрушилась на прямоугольный люк.

– Что ты собрался со мной делать? – спросила я, стараясь по выражению лица мужчины понять, какие у него планы в отношении меня.

– Ещё не решил, – признался он.

– А зачем решать? – вкрадчиво начала я и предложила: – Отпусти и всё…

– Может, я тебя сожру? – выдал он, как само собой разумеющееся.

От неожиданной перспективы быть съеденной, мои ноги подкосились, и я повалилась на пол.

– Да чего ты падаешь?! – Он подхватил меня подмышки и усадил, прислонив к стене.

Я начала слабо подвывать.

– Хватит скулить! – рявкнул он.

Я поперхнулась и разом замолчала в ожидании продолжения.

– Есть хочешь? – спросил он.

Вопрос был задан до того обыденным тоном, что мне даже сначала показалось, будто я ослышалась.

– Что?

– Жрать хочешь? – повторил он.

К горлу вновь подступил ком, а на глаза навернулись слёзы. Я не смогла вымолвить ни слова, но испугавшись, что этот мужлан подумает, будто я не голодна, выразительно кивнула.

Он показал взглядом на стол.

Я увидела какой-то странный похожий на кусок глины предмет, лежавший на кружке с отбитой эмалью.

– Это что? – спросила я одними губами.

– Хлеб с молоком, – пояснил он и добавил: – Коза у меня здесь есть…

Я медленно встала и, несмотря на то, что была очень голодна, робкими шагами подошла к столу. Хлеб оказался чёрствым и безвкусным, но при этом источал аппетитный аромат. Он крошился, резал дёсны, и я толком не прожевав, глотала его, проталкивая большими глотками молока. Всего два дня назад я и представить себе не могла, что буду так ужинать. Впервые в жизни я ощутила, что значит настоящий голод. Оказывается, хлеб и молоко – это райское наслаждение. Покончив с незатейливой трапезой, я вскоре скривилась от боли, прорезавшей живот.

– Что? – Он участливо заглянул мне в глаза.

– Мне бы в туалет… – простонала я.

– Пошли.

Пёс, увидев возникшего на крыльце хозяина, от радости тявкнул.

– Будут тебе кости, Мироша, будут! – пообещал мужчина.

«Уж не меня ли он планирует своей собаке скормить?» – подумала я, разглядывая будку, сделанную словно маленький теремок.

Двери в покосившемся нужнике не было, а мужчина даже не соизволил отвернуться, наблюдая за нелицеприятной сценой моего оправления.

– Куда ты меня ведёшь? – спросила я, направляясь обратно к дому. – Снова в подвал?

Он молчал и лишь сопел в ответ.

– Можно умыться? – Я умоляюще посмотрела на своего тюремщика и протянула ему чёрные от грязи руки.

Он показал кивком на жестяной умывальник, прибитый прямо к стволу сосны.

Я намочила руки и начала шарить взглядом по сторонам.

– Что ещё?

– А мыло?

– Это роскошь, – усмехнулся он в усы.

Больше я вопросов не задавала.

Дождавшись, когда я приведу себя в порядок, он вдруг положил свою могучую ладонь на мою хрупкую шею и легко, словно тряпичную куклу, направил по тропинке вокруг дома.

С другой стороны оказалась пристройка. Я увидела на обветшалой и почерневшей от времени двери заплатки из свежеструганных досок и поняла, что он приготовил для меня нечто вроде камеры.

«Уже легче, – подумалось мне. – Раз так основательно – значит стразу убивать не будет. Господи! – ужаснулась я своим мыслям. – Я так спокойно рассуждаю о собственной кончине! Что бы сказали Сонька и Ника?»

– Здесь будешь жить! – объявил мужчина. Затем он щёлкнул пальцами, словно вспоминая подходящее слово, и выдал: – Это твоя светлица!

– В светлице светло должно быть, – осторожно проговорила я. – По определению. А здесь темно как в могиле…

– А ты там была?

– Где? – не поняла я сразу, о чём речь, разглядывая маленькое окошко под самым потоком, нары, заправленные тряпьем не первой свежести, и грубо сколоченный стол. Материал, из которого он был сделан, трудно назвать досками. Скорее это длинные и плоские поленья. Удивило наличие шкафа. Настоящий антиквариат с облупившейся коричневой краской был забит книгами.

– В могиле, – между тем уточнил он.

– Нет, не была, – призналась я, делая вид, будто разглядываю репродукцию, небрежно вырванную из какого-то журнала, которая висела рядом с тулупом. В полумраке я угадала, что на ней изображена голая женщина, распускающая собранные на затылке волосы, сидя на постели в пол-оборота к мастеру. Ее образ даже в темноте выглядел призывно.

«Наверное, мастурбировал на неё!» – Спонтанно возникшая мысль сначала надула мои щёки, а потом вырвалась наружу коротким смешком сквозь плотно сжатые губы. Я тут же взяла себя в руки.

– Что с тобой? – Он насторожился.

– Мы уже столько вместе, а я так и не знаю, как к тебе обращаться, – нашлась я с ответом.

– Егор, – представился он.

– Егор, – повторила я и спросила: – А откуда столько книг?

– Были ещё до меня, – пространно ответил он. – Кстати, хорошо помогают развеять скуку. Только я почти все перечитал.

С этими словами Егор развернулся и вышел.

Я подошла к шкафу и стала изучать корешки книг. Это была литература, выпущенная задолго до моего рождения. Среди потрёпанных книг я нашла даже несколько синих томов вождя пролетарской Революции Ленина и удивлённо хмыкнула. Оказался здесь и уже знакомый мне Есенин.

Глава 9

Непутёвая дачница

Животный ужас гонит меня прочь. Вязкий и влажный воздух криком застревает в горле, ставшем вдруг узким, словно иголочное ушко.

– И-ии! – вдыхаю я его, чтобы снова закричать.

Но наполнить лёгкие никак не удаётся.

Ноги вязнут, проваливаются до колен во что-то липкое и каждый шаг дается с трудом.

– Господи! – ужаснулась я, понимая, что просто топчусь на месте, словно муха, попавшая в плевок.

Мрачный, туманный лес, живой, корявый и недобрый, цепляет меня своими сучьями, корнями и пнями, не оставляя шанса уйти. Одна мысль, одно желание – бежать. Только сил больше нет. Я спиной ощущаю что-то большое и страшное. Оно нагоняет меня, нависает сзади леденящей чернотой смерти, остужая в жилах кровь и шевеля на затылке волосы. Я боюсь повернуться, чтобы увидеть, кто это…

– А-аа! – кричу я, но слышу жалкий писк.

Страх железными когтями сдавливает горло. Вдруг голос прорывается наружу, и я резко просыпаюсь от собственного истошного вопля:

– А-аа!

Двери с грохотом распахнулись, и на пороге возникло какое-то косматое существо со светящимися белками глаз.

– Чего орёшь?! – голос Егора вернул меня в реальный мир.

– Господи! – Я медленно развернулась на нарах и свесила