– И где сейчас все слуги? – Я открыла дверь и впустила Хуана в свою комнату, продолжая внимательно ее слушать.

– Я их распустила, – отрезала Хуана. – Мы не могли позволить себе такого во время войны. Когда отец умер, а Родольфо присоединился к повстанцам, я осталась одна. Землевладельцы не стали мне помогать после того, что сделал Родольфо. Представить только, Солорсано в рядах повстанцев. Он с таким же успехом мог грабить асьенды с индейцами. Отца здесь уважали, но после такого…

Хуана покачала головой и причмокнула, выражая презрение.

Ее голос отчетливо выделил слова «повстанцы» и «индейцы». Я тихо цыкнула в знак неодобрения. На мгновение я даже подумала сказать ей, что эти люди и есть та власть, к которой в конце войны присоединились все консервативные землевладельцы и приверженцы монархии, и что именно повстанцы сейчас управляют республикой. Именно благодаря им установился мир, а асьенда Сан-Исидро продолжила существовать и получать прибыль от продажи пульке. Благодаря им Хуана жила так, как жила. Я снова обернулась и взглянула на нее; черты ее лица приобрели каменное, решительное выражение. Я решила прикусить язык.

– Управление асьендой легло на мои плечи. Одна лишь Ана Луиза была мне в помощь, – продолжила Хуана, игнорируя мое молчание. – Нужно было бережно обращаться с деньгами. Или так, или земли пошли бы на продажу.

Теперь я лучше понимала, почему дом так обветшал. Не потому, что Хуану больше заботила агава, чем сады. Она забросила дом, который принадлежал ее семье целыми поколениями, потому что была готова сделать все, чтобы сохранить землю. Асьенда, пусть и в таком виде, дарила ей свободу. Мне тоже пришлось принести жертвы, чтобы быть независимой.

Может быть, у нас было больше общего, чем мне сначала показалось. И, может быть, нам не придется бороться за место хозяйки – мы станем союзницами. Или даже подругами, несмотря на то как сильно различаемся.

Я села около сундука, где хранились шелка; внутри лежала юбка насыщенного синего цвета – ее мне купила мама, еще до того как я объявила о помолвке с Родольфо. Тогда я злилась на маму за то, что она потратила наши скромные сбережения на подарок в честь именин, но сейчас мне хотелось покрыть этим цветом весь дом в ее честь. Я хотела, чтобы синей стала обивка стульев, фарфор, стекла…

Раздался щелчок замка, я открыла сундук.

– Боже правый! – закричала Хуана. Она отскочила назад, ботинки заскользили по полу.

Шелка в сундуке пропитались темной жидкостью. Я не могла даже пошевелиться. В нос ударил металлический запах, голова пошла кругом. Мои шелка… Подарок от мамы, памятные вещи со времен, за которые я держалась, которыми дорожила. Все они… промокли. Но как такое возможно? Две недели назад, когда мы ехали сюда через горы, шел дождь, но сундуки были накрыты… Я потянулась к содержимому.

– Не прикасайтесь! – Это был пронзительный крик Хуаны. Кончиками пальцев я почувствовала липкое тепло и в ту же секунду отпрянула.

Шелка были красными. Яркими, кроваво-красными. Мне в уши будто влетела тысяча пчел, и стало слышно только гудение.

С руки соскользнула густая алая капелька, приземлившаяся в сундук с тихим всплеском.

Мои шелка были пропитаны кровью.

Хуана схватила меня за плечо и оттянула от сундука.

– Мы идем на кухню, – приказала она; голос пробился сквозь пелену потрясения. Хуана перехватила мою руку и резко подняла на ноги. – Идемте. Сейчас же.

На кухню? Чего ради нам идти туда, если в моем сундуке сейчас столько крови, что ею можно было бы залить весь ковер, стоит только перевернуть сундук? Лицо Хуаны побелело, расширившиеся глаза забегали по комнате.

– Мне нужно поговорить с Аной Луизой, – выдала она. Слова прозвучали пусто, будто Хуана намеренно придала им такой тон. – Чтобы разобраться, кто стоит за этой проделкой.

Я все еще неспособна была произнести ни слова. Кто-то испортил мои шелка стоимостью в тысячи реалов, а для Хуаны это всего лишь «проделка»? Она наполовину протащила меня к лестнице. Мы быстро спустились вниз, перепрыгивая через ступеньки, и вновь оказались в тени большой гостиной. Температура здесь упала. Я охнула, когда Хуана протащила меня за угол, ведущий к северному крылу, славящемуся своим неестественным холодом.

Я услышала насыщенный запах благовоний, не успели мы дойти до Аны Луизы. Повернув за последний угол, мы увидели свет, исходящий из кухни. Клубы дыма выползали оттуда в прихожую, будто пытливые пальцы. На земле, у порога, лежали веточки и травы – те растения, которые я сегодня пропалывала. Хуана аккуратно обошла их, я же смела все юбками, пока она вела меня к задней части кухни, двери которой выходили в сад.

Ана Луиза громко цокнула, заметив, что я нарушила порядок, и принялась раскладывать травы на свои места. Хуана схватила кувшин с водой и обернулась ко мне.

– Вытяните руку, – рявкнула она. Я подчинилась, так как побыстрее хотела смыть кровь.

Но… теперь ее не было. Кровь исчезла.

Хуана вылила мне на руку полкувшина ледяной воды, разлив часть на юбки, и я вскрикнула. Затем она взяла брусок мыла и стала так тщательно оттирать мою руку, будто пыталась избавиться от чернил.

– Все чисто, чисто! – крикнула я, когда Хуана снова что-то на меня вылила. Рука болела и дрожала от холода. Хуана убрала кувшин. Взгляд у нее был твердый как сталь. Меня поразило, насколько сильно они с Родольфо были похожи, но я никогда не видела на его лице такого выражения.

Меня одолело желание отойти от Хуаны, но она все еще крепко держала меня за руку; обручальное кольцо впилось в палец, продавливая кожу чуть ли не до костей.

– Я доберусь до правды. Допрошу слуг. Они меня знают и подчиняются, – своим тоном она дала понять, что мне бы никто не подчинился. – Не говорите с ними об этом. Ясно?

Я кивнула и отрывисто вздохнула, как только Хуана отпустила мою руку. Я ожидала снова увидеть кровь в том месте, где кольцо впивалось в кожу.

Хуана наконец отпустила меня полностью и зашагала в сторону кладовой. Вернувшись, она принесла глиняный кувшин. Взгляд затуманился от сизого дыма: у хозяйственной печи, где готовила Ана Луиза, стояла неглубокая глиняная миска с зажженным в ней копалом.

Я оглянулась. От дома до выбеленных стен, окружающих сады, распластались густые тени. Над домом, с южной и западной стороны, нависало небо, тяжестью как будто прибитое к темноте. В сумерках раздавались негромкий собачий лай и неразборчивые голоса – наверное, из поселения. Все это звучало так недостижимо далеко, словно из какого-то сна, который заканчивался в том месте, где начинались оштукатуренные стены дома. А может, наоборот, реальность начиналась за его стенами, и это я попала в ловушку бесконечного, сбивчивого сна.

– Проходите, – бросила Хуана, приглашая меня сесть за маленький столик. Сама она откуда-то достала калебасовые[16] чаши и принялась наливать в них прозрачную жидкость из кувшина.