Двор Екатерины II». В 1827 году в театре «Одеон» была поставлена его комедия «Важная персона», в 1830 году в «Комеди Франсез» — драма «Один год, или Брак по любви». В 1828 году вышел роман в четырех частях «Светский человек», в 1843 году — сборник стихотворных посланий.

Франсуа Ансело в книге «Шесть месяцев в России», построенной как цикл писем к другу, описал обе российские столицы, попытался рассказать о государственных установлениях загадочной и грозной «полу варварской» державы, о нравах ее сословий и отношениях между ними. Он, в частности, очень подробно поведал о том магическом воздействии, которое оказывали цыгане на дворянскую молодежь.

«Цыгане принадлежат к бродячим племенам, потомкам коптов и нубийцев, историю которых ты прослеживаешь в одном из прелестных рассказов… Употребляемое здесь название «цыгане» напоминает слово «чингены», как их зовут в Турции, и означает, вероятно, «бродяги». Признаюсь, мне не доводилось слышать ничего более гармоничного, чем эти песни, исполняемые на несколько голосов, мужских и женских, с удивительной верностью. Их неистовые пляски, вносящие в душу невыразимое смятение, объясняют силу воздействия этих чужестранок на молодых русских аристократов. Цыган и цыганка встают в середину круга, образованного остальными, чьи песни и выкрики, нарастая, возбуждают танцующих.

Та, что играет на гитаре, сидит, а звуки, извлекаемые ею из инструмента, действуют на нее саму так, что она словно забывает все вокруг. Я не мог отвести взгляда от ее желтоватого лица и горящих черных глаз. Наклоняясь вперед, отстукивая такт ногой, она следовала за движениями танцующих, чьи сладострастные жесты отвечали ее напеву. Красная сетка, покрывавшая ее голову, упала, длинные черные косы разметались по плечам, но ничто не отвлекало ее. Пот катился по ее лицу, она выпустила гитару, изнемогая от усталости, и замерла в оцепенении. Мне казалось, что передо мной древняя сивилла, и я вспомнил стихи из шестой книги «Энеиды»… Женщины эти, мой дорогой Ксавье, как я уже сказал, оказывают магическое влияние на молодых русских дворян: нет такой жертвы, такого безумия, на какое они не пошли бы ради них. Когда, окончив танец, они обходят зал, взывая к щедрости зрителей, те, под действием пережитого возбуждения, высыпают им в руки содержимое своих кошельков и за малейший знак благосклонности готовы отдать все, чем располагают в данный момент. Для меня было совершенно непостижимо, каким образом эти цыганки с медными лицами и бесцветными губами могут внушать такие страстные чувства, но г. Исленьев назвал мне нескольких русских, что разорились ради них, а указав на самую юную, добавил: «Взгляните на нее. Один офицер, к несчастью располагавший состоянием, за два года проел с нею две тысячи крестьян!» Признаться, расточительность офицера удивила меня не меньше, чем те слова, в которых мне передали его историю. Вероятно в стране, где крестьянин представляет собой товар стоимостью от трехсот до четырехсот франков, такой способ выражения, справедливо нас возмущающий, считается обычным и не свидетельствует о злонравии того, кто к нему прибегает».

По всей вероятности, слухи о том, что отдельные представительницы цыганского племени с успехом прибегают к гипнотическому воздействию, не лишены основания. И гитара в этом играла не последнюю роль!

ГЕНРИХ ГЕЙНЕ

Гейне, Генрих (1797–1856) — немецкий поэт и публицист. С 1831 года — в эмиграции в Париже. Романтическая ирония страдающего от несовершенства и прозы жизни героя, сарказм и лиризм, дерзкий вызов самодовольной пошлости в «Книге песен» (1827), проникнутой народно-мелодической стихией. Сборник «Ромасеро» (1851), в котором скептицизм и ноты отчаяния не подавляют мужества противостояния судьбе (с 1848 года Гейне прикован к постели). Язвительные политические стихи (поэмы «Атта Тролль», 1843, «Германия. Зимняя сказка», 1844), обличающие современную феодально-монархическую и филистерскую Германию.

Новелла «Луккские воды» Генриха Гейне рисует картины времяпровождения знати на итальянском курорте. Благодатный климат и чудесные пейзажи не слишком интересуют аристократов, которые предпочитают вести рассеянный образ жизни.

«Синьора Летиция, пятидесятилетняя юная роза, лежала в постели, напевала и болтала со своими двумя поклонниками, из которых один сидел перед ней на низенькой скамейке, а другой, развалившись в большом кресле, играл на гитаре. В соседней комнате тоже по временам как бы вспархивали обрывки нежной песни или еще более нежного смеха».

В центре внимания — гитарист, задающий тон и направленность беседе. «Он откинулся в кресле, взял несколько аккордов на гитаре и запел из «Аксура»: «О Брама могучий! / Прими ты без гнева / Невинность напева, / Напева, напева…»

Как задорно-нежное соловьиное эхо, порхали и в соседней комнате звуки такой же мелодии. Синьора Летиция напевала меж тем тончайшим дискантом:

–

Для тебя пылают щеки, / Кровь играет в этих жилах, / Сердце бьется в муках страсти / Для тебя лишь одного!

И добавила самым жирным и прозаическим голосом:

–

Бартоло, дай плевательницу».

Гейне мастерски передает содержание беседы, полной ложного глубокомыслия, иронии, пикировки, скрытого сарказма, и гитара постоянно дополняет разговор.

«— Синьор Ганс, — поправился профессор, — танцует, таким образом, лишь аллегорически, так сказать, метафорически.

И вдруг, вместо того, чтобы продолжать свою речь, он опять ударил по струнам гитары и запел, как сумасшедший, под сумасшедшее бренчание струн:

–

«Это имя дорогое / Наполняет нас блаженством. / Если волны бурно стонут, / Если небо в черных тучах, — / Все к Тарару лишь взывает, / Словно мир готов склониться / Перед именем его!»

Далее происходит следующее:

«Считая по пальцам расходы, маркиз напевал про себя: «Ditantipalpiti», синьора разражалась громкими трелями, а профессор колотил по струнам гитары и пел при этом такие пламенные слова, что со лба у него катились капли пота, а из глаз слезы, которые соединялись в один поток, сбегавший по его красному лицу».

Наконец в комнате появляется новый персонаж, синьора Франческа, непревзойденная танцовщица. Обстановка приобретает откровенно фривольный оттенок.

«Я, со своей стороны, тоже испросил соизволения синьоры поцеловать ее левую ножку, и в тот момент, когда я удостоился этой чести, она, как будто пробудившись от дремоты, с улыбкой наклонилась ко мне, посмотрела на меня большими удивленными глазами, весело выскочила на середину комнаты и опять бесчисленное множество раз повернулась на одной ноге. Изумительная вещь — я почувствовал, что и сердце мое вертится вместе с нею, почти до обморока. А профессор весело ударил по струнам гитары и запел:

«— Примадонна меня полюбила / И в мужья себе определила, / И вступили мы в брак с нею вскоре. / Горе мне, бедному, горе! / Но пришли мне на помощь пираты. / И я продал ее за дукаты, / Без