и случилось. Вступив на спартанский трон, муж Елены мог рассчитывать на поддержку своего могущественного соседа и свояка — царя Агамемнона, который совсем недавно захватил власть в Микенах (точнее, вернул власть, принадлежавшую его отцу Атрею). Все это делало Елену первой невестой Ойкумены.

Женихи со всей Греции собрались в Спарте — их оказалось не меньше тридцати человек. Тиндарей, казалось, и сам не рад такому наплыву претендентов — среди них было немало людей горячих и воинственных, и он боялся, что отвергнутые женихи могут затеять смуту. Одиссей тоже приплыл в Спарту, но, увидев, что руки Елены добиваются люди, превосходящие его по богатству и знатности, он сразу же решил отказаться от своих намерений. Однако домой он не спешил: во дворце Тиндарея можно было завести полезные знакомства. А когда Одиссей увидел страх и колебания царя, он решил дать ему полезный совет: связать всех женихов клятвой о том, что они станут союзниками его будущего зятя и никогда не откажут ему в военной помощи.

Тиндарей принял этот совет, хотя он и исходил от мальчишки, который еще ничем не успел себя проявить. В жертву богам был принесен белоснежный конь, претенденты по очереди становились на его рассеченный труп и произносили слова клятвы. Потом Елена вышла к гостям и сама надела венок из белых роз на голову Менелая. Остальным пришлось смириться со случившимся.

Одиссей не скрывал, что Тиндарей прибегнул к его совету, впервые ему, безвестному правителю окраинных островков, выпала возможность показать себя хитроумным и влиятельным человеком. Кое-кому из неудачливых женихов эта история не слишком понравилась, но пенять было поздно. Тогда еще никто не предполагал, что опрометчивая клятва вовлечет Грецию в самую кровопролитную войну в истории человечества.

Многие из женихов, потерпев неудачу с Еленой, тут же обратились со сватовством к моему отцу, и Одиссей был одним из них. Признаться, мне было бы приятнее думать, что он сделал это, пленившись моей красотой или нравом, но увы — в те дни мне еще не исполнилось и года. Отец, как и Тиндарей, опасался, что отвергнутые женихи могут разгневаться на него, но вторую клятву никто из них давать не захотел — многие сожалели и о первой. Чтобы никого не обидеть, отец решил положиться на волю богов и устроил состязание в беге: он объявил, что боги помогут тому, кого сочтут достойнейшим. Первым пришел Одиссей. Мне кажется, именно тогда мой будущий муж окончательно уверился, что он — избранник олимпийцев, прежде всего Афины, которая ему покровительствует, и что ему суждена особая участь. Наверное, так оно и есть.

Чтобы увековечить свою победу, Одиссей воздвиг на месте финиша статую Афины Келевфии — покровительницы дорог, а вдоль дороги, где проходили состязания, основал три храма в ее честь[7]. Это был очень большой расход, но Одиссей не поскупился, потому что боялся, как бы Икарий не передумал, пока я вырасту. Теперь, когда его победа была увековечена статуями и храмами, пред лицом самой Афины моему отцу было бы трудно отказаться от своих слов.

После этого Одиссей уехал на Итаку, а отец остался долгие годы терзаться мыслями о случившемся. Он мог рассчитывать на лучшую партию для дочери. Кроме того, по Греции уже ползли слухи, что Одиссей не был сыном Лаэрта. Говорили, что, когда Автолик в очередной раз украл стада у Сизифа, тот в отместку похитил и изнасиловал его дочь Антиклею и что замуж за Лаэрта она выходила уже беременной. Сизиф, известный своей жестокостью, хитростью и корыстолюбием, был равно ненавистен богам и смертным, и мой отец боялся, что человек, в котором кровь вора и клятвопреступника Автолика соединилась с кровью Сизифа, может стать настоящим чудовищем. Как он ошибся! К счастью для меня, отказаться от своего обещания отец уже не мог.

Как ты блажен, Одиссей многохитрый, рожденный Лаэртом!

Ты жену приобрел добродетели самой высокой:

Что за хорошее сердце у ней, как она безупречна,

Как она помнит о муже законном своем Одиссее!

Да! Между смертными слава ее добродетели вечно

Будет сиять на земле. И на полные прелести песни

О Пенелопе разумной певцов вдохновят олимпийцы.

Гомер. Одиссея

Имя Одиссея было, наверное, первым именем, которое я услышала в своей жизни. По крайней мере, первым, которое врезалось в мою память. Я еще лежала в пеленках, а в доме Икария его уже называли моим женихом. Когда я капризничала, нянька говорила мне: «Смотри, Одиссей узнает и не захочет на тебе жениться», — и я замолкала в испуге.

Когда мне подарили первую в жизни куклу, я назвала ее Одиссеем. Я не нянчила ее — мы с ней сидели на табуретках, изображающих троны, и принимали иноземных купцов или пировали. Сестра Ифтима завидовала мне. Сама она собиралась выйти замуж за соседского мальчишку Еврипила — он играл с нами в камушки, ловко лазил по деревьям и умел неподражаемо плеваться через выбитый передний зуб. Но до моего жениха с его настоящим мечом и блестящим панцирем ему было далеко.

Иногда, очень редко, Одиссей приезжал в Спарту. Для меня это каждый раз было потрясением. Он обращал на меня очень мало внимания, но всегда привозил мне какое-нибудь ожерелье или колечко. Мать тут же отбирала их и прятала в сундук с приданым, и все равно это было счастьем. Иногда мне удавалось посидеть с ним рядом или даже погулять, держась за его руку, и тогда все окрестные девчонки мне завидовали.

Мне было семь лет, когда Одиссей привез мне куклу — в моей жизни не было более счастливого дня. Игрушек у меня хватало, а играть с этой куклой я все равно не решалась, но ее подарил Он! Я соорудила для куклы что-то вроде храма, поставила рядом игрушечный жертвенник и приносила ей фрукты и глиняных ягнят. Касаться ее я не смела — она так и сидела в своем храме, неподвижная и величественная. Остальные куклы должны были кланяться ей и устраивать вокруг храма торжественные процессии.

Однажды Еврипил сказал, что Одиссей — внук лжеца и вора, и значит, сам лжец и вор. Мы подрались, и я сильно ударила его ногой в живот, а он раскроил мне щеку острым камнем. Небольшой шрам возле уха остался и по сей день. Родители долго допрашивали меня, но я