— Я не курю, — мрачно сказал Роман, присаживаясь на уцелевший стул.

— А мадам…

— Мадемуазель, — поправила она.

— Тем более.

— Я тоже не балуюсь. Хотите — проверьте мою сумочку.

— Без меня найдется, кому проверять.

— О чем вы? — подозрительно спросила Майя.

Пожарник тяжело вздохнул («Третий вызов за ночь. Была б моя воля — запретил бы Новый год к едрене фене»), огляделся и осторожно примостил свои сто килограммов живого веса на краешек обугленного стола.

— Сами посудите. Проводка цела (я уже упоминал), да и огонь пошел из другого места — вон оттуда, от двери, там линолеум пострадал сильнее всего. Что там могло загореться? И что здесь вообще было?

— Школьный музей, — пояснил Роман. — В принципе, ничего ценного: старые фотографии, дневники, письма…

— А вы точно не курите?

— По крайней мере, у меня нет ни сигарет, ни спичек.

— Сейчас нет, — поправил пожарник (чтоб ты провалился, раздраженно подумала Майя, внезапно вспомнив недавнюю картину: Роман в полутьме кабинета истории наклоняется над белой скатертью, и свечи разом вспыхивают, унося в детство, в сказку Андерсена…). — Однако расследование — это не мое дело, мое дело — пожары тушить. Ну и составить протокол. Он высунулся в коридор и зычно крикнул:

— Слава! Участковый прибыл? А охранник? Найти не можете? Хороша охрана. Теперь понятно, почему Кеннеди шлепнули и никто не чухнулся.

В комнату вошел пожилой милиционер, снял форменную шапку и покрутил головой.

— Ну и натворили вы, ребята.

— Это не мы, — взвилась Майя.

— Естественно, не вы. Самовозгорание — полтергейст по-научному.

«Дверь была заперта, — билась в голове назойливая мысль. — Дверь была заперта, я заперла ее своими руками, и ключи остались лежать на столе, на белой скатерти рядом с бутылкой ликера…» Майя поплотнее закуталась в пальто: ее бил самый настоящий озноб.

— Надо позвонить директору и завучу, — вспомнил Роман.

— Разве ваш охранник не позвонил?

— Они отсутствуют, — угрюмо пояснил пожарник. — Только книжка в фойе, на полу рядом со стулом. «Русский транзит» — самая толстая в мире книга после «Капитала». Сан Саныч, надо все же составить протокол, я видел открытый класс…

— Только не туда! — в один голос крикнули они оба.

Участковый внимательно посмотрел на них, язвительно усмехнулся и невозмутимо двинулся по коридору, поманив их за собой. Роман и Майя — два преступника — уныло поплелись следом.

«Историчка» и вправду оказалась открытой. Участковый вошел, поскользнувшись на пороге и пробормотав: «Разлили вроде что-то…» Золотистый ликер, обреченно подумала Майя, мысленно сосчитала до двух и щелкнула выключателем.

Участковый остановился так резко, что она налетела на него, не успев затормозить. Спина его вмиг задеревенела — он попятился, пальцы судорожно заскребли по кобуре.

— Назад! — рявкнул он. — Назад, мать твою! Не входить!

Он попытался загородить от Майи то, что находилось там, в пустом классе. (Что там могло быть такого ужасного? Ну, единственная бутылка — не десяток же. Все вполне пристойно: ни разбитых ампул с наркотой, ни блевотины на полу…) Однако она успела увидеть и почувствовать подступающую дурноту: вывернутые ступни в модных кроссовках с пряжками, безжизненные кисти рук, что-то отвратительно липкое и ярко-красное на линолеуме, на плинтусе, на том месте, где у человека по закону природы должна была находиться голова. На чем поскользнулся пожилой участковый…

— Натворили вы дел, ребятки, — замороженно повторил милиционер, уставясь на труп. — Похоже, это и есть ваш охранник?

— Эдик, — успела прошелестеть Майя, прежде чем ее вырвало.

— Директор скоро подъедет, — сообщила лохматая голова из-за двери и скрылась.

Следователь кивнул, оторвался от изучения Майиного паспорта и сказал:

— Ну что ж, будем знакомы. Колчин Николай Николаевич, из областной прокуратуры.

Они «уединились» с Майей на подоконнике в коридоре. По коридору туда-сюда сновали люди с невыспавшимися лицами, в обугленном музее копались пожарные во главе с «гренадером», в «историчке», в противоположном конце, работала следственная бригада — из-за полуприкрытой двери слышался простуженный голос, бубнивший что-то на одной низкой ноте, и щелкал блиц фотоаппарата.

— Еда и напитки ваши?

— Наши, — отозвалась Майя, сожалея, что в свое время, в пору золотого студенчества, не приобщилась к сигаретам — было бы чем сейчас заполнить паузы в разговоре. Ритка, к примеру, несмотря на материнство и диабет, и по сей день дымила как паровоз (разве что перейдя от «Космоса» к более престижному «Житану»).

Она исподтишка посмотрела на следователя. Не пожилой, но поживший, с легкой сединой в волосах и усталостью в лице типичного школьного учителя. Он вернул ей документы и проговорил:

— Странный пожар. И убийство странное… А в вашем изложении, Майя Аркадьевна, и вовсе, простите, фантастическое. Кем вам приходится Роман Ахтаров?

— Никем, — растерялась она. — Друг детства.

— Это он пригласил вас сюда?

— А что такого?

— Не кипятитесь. Я же не читаю вам мораль. Да и не наблюдаю я тут ничего выходящего за рамки: выпили вы, судя по всему, немного, не дрались, мебель не ломали… Зачем вы его заперли? Что за детская шалость?

— Да, именно шалость, — потерянно произнесла она. — Я захотела ликера — мы оставили его в классе. Роман вызвался сходить за ним, а я…

— Вы «прошлись» насчет его больной ноги, так?

— Примерно.

— У вас были ключи?

— Я стащила их со стола.

— Дальше.

Майя напряглась — прилив адреналина в крови иссяк, к тому же предательский ликер начинал действовать: несмотря на минувшее потрясение, клонило в сон.

— Сколько времени вы находились в классе?

— Не помню. Пять минут, десять…

— Только чтобы взять бутылку? Десять минут — это очень много.

Она пожала плечами:

— Хорошо. Я стояла и смотрела в окно.

— Любовались пейзажем?

— Просто размышляла. — Она вдруг почувствовала злость. — К чему эти расспросы? Вы же мне совершенно не верите!

Она вскочила с подоконника, тряхнула головой — подсохшие волосы разлетелись, словно солома. Ничего предосудительного… Кроме страхолюдного вида: вытянутое лицо, круги под близорукими глазами и абсолютно не пригодное к реставрации платье. При мысли о платье она всхлипнула.

— Я знаю, о чем вы думаете: мы пришли сюда вдвоем, напились до изумления, повздорили с охранником и размозжили ему голову. А потом подожгли музей, чтобы скрыть следы.