— Следы чего?

— Не знаю, — вздохнула она. — Может быть, как раз в музее мы и устроили вертеп. А в «историчке» — так, для отвода глаз.

— Вам и прокурор не нужен, — хмыкнул Колчин. — Готова обвинительная речь.

— Извините. — Майя снова потерла виски. — Все в голове перемешалось.

— Вы услышали сирену, когда находились в кабинете?

— Да. У меня было такое ощущение, будто что-то взорвалось. Я бросилась к музею — он был заперт. А ключи я оставила в классе.

— И вы высадили дверь? — Колчин посмотрел с некоторым уважением.

— Роман очень кричал. Я испугалась.

— Ну, о своем приятеле можете не беспокоиться, он почти не пострадал, если не считать испорченного костюма. А что именно он кричал, не помните?

Майя нахмурилась, вспоминая.

— Он не мог подойти к двери, там что-то горело на полу.

— Странно. Если бы Ахтаров курил и уронил спичку, зажженную бумагу… да все что угодно — он мог бы легко потушить пламя. А вспыхнуло сильно и сразу — так утверждает эксперт.

— Что же там могло загореться? — недоуменно спросила она.

— Жидкость, — ответил Николай Николаевич. — Предположительно — бензин.

— У Романа не было зажигалки, — быстро сказала Майя.

— Откуда вы знаете?

— Потому что у него были спички… Он зажигал спичками свечи в кабинете истории. И они остались там, можете проверить.

— Да, мы нашли коробок.

— Вот видите!

— Нет, не вижу. Вы правы: трудно представить, чтобы человек (некурящий, заметьте!) таскал в кармане спички и зажигалку. Я бы согласился с вами, если бы расследовал несчастный случай. — Колчин сделал паузу. — Однако наличие бензина предполагает умышленный поджог, Майя Аркадьевна. Говоря канцелярским языком — преступление с заранее обдуманными намерениями. Тут своя логика.

Майя прикрыла глаза, чувствуя, что задыхается.

— Рома не мог этого сделать, — с трудом произнесла она. — Музей — это его детище, он собирал его по крохам. Чтобы он сам, своими руками… Нет, не верю. Да и ради чего? Что он сам-то говорит?

Следователь приоткрыл папку из дешевого кожзаменителя, мельком взглянул в бумаги, снова закрыл.

— В основном ваши показания совпадают. Вы заперли его в музее, он присел на стул возле окна, вроде бы задремал, очнулся от дыма и жара, сработали датчики, включилась сирена… И далее по тексту.

— Ему вы тоже не верите?

— Трудно сказать. Как звали охранника?

— Эдик, — машинально ответила Майя и прикусила язык.

Колчин вновь заглянул в записи.

— Верно. Эдуард Францевич Безруков, семьдесят первого года рождения, прописан… ну, это несущественно. Сотрудник частного охранного агентства «Эгида». В каких вы были отношениях?

Майя встретилась взглядом со следователем и неожиданно подумала: а он опасен. Внешность вполне безобидная (пожилой школьный учитель, мечтающий дожить до пенсии без инфаркта), а что под ней… Он даже не дал мне поговорить с Романом — тут же развел по разным комнатам и допрашивал (пардон, снимал показания) поодиночке. Впрочем, у нас было время: дорога до туалета, холодный душ под краном, встреча пожарных… Однако нам в голову не приходило договориться, чтобы лгать поскладнее, — вместо этого мы задавали друг другу один и тот же вопрос: что могло загореться за закрытой дверью?

— Может, какое-нибудь взрывное устройство? — робко предположила она, вытирая волосы краем занавески.

— Перестань. Во-первых, взрывное устройство — дорогая и громоздкая штука. Во-вторых, взрыв предполагает какой-то громкий звук, хлопок… А ничего подобного я не слышал. А самое главное — мы были одни на этаже.

— Мальчик был, — вспомнила Майя. — В костюме гнома.

— Гриша Кузнецов? — Рома невесело усмехнулся. — Они еще даже химию не изучали. Его познаний хватило бы только на пустую коробку с проводами… Нет, должно быть какое-то другое объяснение. Успеть бы его найти!

— Почему ты так говоришь: «успеть бы»?

Он приобнял ее за плечи:

— Потому что — зуб даю — эта история еще не закончилась.

В очередной раз перед парадным крыльцом скрипнули тормоза, из роскошной белой «Волги» молодцевато выпрыгнул директор школы — мужчина джеймс-бондовского типа, в кашемировом пальто и белом шарфе. Подтянуто поднялся на третий этаж, пройдя мимо Майи как мимо пустого места, и резко принял в сторону, пропуская носилки с трупом.

— Мне доложили, — начальственно бросил он, пожимая руку следователю. — Признаться, я думал, что это чья-то неумная шутка.

— Увы! Геннадий!

Из дверей учительской вынырнула все та же лохматая голова.

— Геннадий Алакин, — представил Колчин. — Наш сотрудник. Он задаст вам несколько вопросов.

— Гоц, — деловито сказал директор. — Василий Евгеньевич. Что сгорело-то?

— Музей. К счастью, пожар быстро ликвидировали, однако…

— А как погиб охранник? Он что, бросился тушить? На него что-то упало?

— Не думаю. Почти на сто процентов — преднамеренное убийство.

— Черт знает какое безобразие. — Гоц дернул красивой головой с интеллектуальным затылком и подбородком боксера-тяжеловеса. — А я как раз пригласил корреспондента с «Девятого канала»… Теперь все пропало.

Он величаво развернулся спиной к Майе, и она вдруг сказала:

— Дед Мороз.

— Что? — не понял директор.

— Вы были Дедом Морозом на дискотеке.

— А, — он совершенно по-мальчишески улыбнулся, — никак не думал, что меня так быстро разоблачат.

— У вас очень характерная походка. И разворот плеч.

Пожилой врач, лысый, маленького росточка, но зато с роскошной седой бородой, укладывал инструменты в саквояж. Обогнув очерченный мелом контур на полу, Колчин подошел к нему и молча встал рядом.

— Черепно-мозговая, — сказал доктор. — Ударов множество, удары беспорядочные.

— Сколько?

— Не меньше десяти-двенадцати. Ты сам видел: голову превратили в кашу.

— А смертельный удар? — спросил Колчин. — Как, по-твоему, его нанесли в начале или в конце?

— Трудный вопрос. Навскидку — его и не было. Каждый удар в отдельности вряд ли бы его свалил. Только вместе.

— Другими словами, охранника забили до смерти? Могла это сделать женщина?

— Я уже говорил тебе как-то: женщина способна на такое, что мужику и во сне не приснится. Если допустить, что потерпевший к ней приставал, грозился изнасиловать, а она была на взводе и у нее в руках оказалась палка…

— Палка?