Вздохнув, я вошла в зону с джакузи: белый оазис с белыми плетеными креслами, где в основном белые женщины дожидались вызова от физиотерапевтов, одетых в белое.

Диди, улыбаясь, появилась в безупречной курточке.

– Вы, должно быть, Мэгги, – сказала она. – Я узнала вас по описанию вашей матери.

Я не собиралась клюнуть на это и ответила:

– Приятно познакомиться.

Я не вполне понимала протокол этой части процедуры – здороваешься, а потом сразу же раздеваешься, чтобы к тебе прикасался совершенно чужой человек… и ты еще платишь за эту привилегию. Мне одной так кажется или эти спа-процедуры действительно имеют что-то общее с проституцией?

– Предвкушаете обертывание под Песнь песней?

– Скорее я бы согласилась на пломбирование зубного канала.

Диди ухмыльнулась:

– Ваша мама намекала, что вы скажете что-то в этом роде.

Если вам никогда не делали обертывания, знайте – это нечто необычайное. Вы лежите на подогреваемом столе, под гигантским лоскутом тонкой целлофановой пленки, и вы голая. Совершенно голая. Перед тем как начать скрести вас щеткой, косметолог прикрывает ваши половые органы тряпочкой размером с марлевую повязку. При этом у нее совершенно непроницаемое лицо, и невозможно понять, оценивает ли она своими пальцами индекс массы вашего тела. К вам приходит мучительное осознание своих физических данных, хотя бы просто потому, что кто-то экспериментирует непосредственно на вас.

Я заставила себя закрыть глаза и думать о том, что душ Виши даст мне почувствовать себя королевой, а не инвалидом на больничной койке.

– Диди, как давно вы этим занимаетесь? – спросила я.

Развернув полотенце, она держала его, как ширму, пока я переворачивалась на спину.

– Я работаю в спа уже шесть лет, а сюда устроилась совсем недавно.

– Значит, вы опытная, – сказала я. – Моя мать не нанимает любителей.

Она пожала плечами:

– Мне нравится встречаться с новыми людьми.

Мне тоже нравится встречаться с новыми людьми, но только когда они одеты.

– А чем занимаетесь вы? – поинтересовалась Диди.

– Моя мать вам не сказала?

– Нет… она лишь… – начала Диди, но вдруг замолчала.

– Что? Говорите.

– Она… гм… она велела мне сделать дополнительную обработку скрабом на основе морских водорослей.

– То есть она сказала, что мне потребуется двойная порция.

– Она не…

– Она употребляла слово «цафтиг»?[2] – спросила я.

Диди благоразумно не ответила. Прищурившись, я подняла глаза к неяркой лампе под потолком, прислушалась к нескольким аккордам на фортепиано в записи Янни и вздохнула:

– Я юрист Американского союза защиты гражданских свобод.

– Правда? – Руки Диди замерли на моей ступне. – Вы когда-нибудь беретесь за дела… скажем, бесплатно?

– Как раз это я и делаю.

– Тогда вы должны знать об одном парне, смертнике… Шэе Борне. Я писала ему десять лет, начиная с восьмого класса, и это было частью моего задания по обществознанию. Верховный суд только что отклонил его последнюю апелляцию.

– Знаю, – сказала я. – Я составляла резюме от его имени.

Глаза Диди широко раскрылись.

– Так вы его адвокат?

– Ну… нет.

Я даже не жила в Нью-Гэмпшире, когда был осужден Борн, но в обязанности Американского союза защиты гражданских свобод входило составление благожелательных резюме для осужденных на смертную казнь. Когда у тебя есть своя позиция по определенному делу, но ты не принимаешь непосредственного участия в процессе, суд позволяет тебе законно высказать свои соображения, если это поможет в принятии решения. Мои благожелательные резюме показывали, насколько отвратительна смертная казнь, называли ее жестоким и неконституционным наказанием. Я уверена, что судья, взглянув на мои труды, поскорее отложил их в сторону.

– Неужели больше ничем нельзя помочь ему? – спросила Диди.

Суть состояла в том, что, раз уж последняя апелляция Борна была отклонена Верховным судом, ни один адвокат не смог бы почти ничего сделать, чтобы спасти его.

– А знаете что? Я займусь этим, – пообещала я.

Улыбнувшись, Диди укутала меня подогретыми одеялами, спеленав, как буррито, потом села рядом и запустила пальцы мне в волосы. Пока она массировала мою голову, у меня начали закрываться глаза.

– Они говорят, это не больно, – пробормотала Диди. – Смертельная инъекция.

Они – это правящие круги, законодатели, те, кто краснобайством успокаивает свое чувство вины.

– Это потому, что никто не возвращается, чтобы рассказать, как было на самом деле, – заметила я.

Я подумала о Шэе Борне, которому сообщили новость о его неминуемой смерти, и представила, что лежу на столе вроде этого и меня усыпляют.

Вдруг мне стало трудно дышать. Слишком теплые одеяла, чересчур много крема на коже. Мне захотелось выбраться из этого кокона, и я замолотила руками и ногами.

– Тише-тише, – сказала Диди. – Постойте, я помогу. – Она сняла с меня одеяла и пленку и протянула мне полотенце. – Ваша мама не говорила, что у вас клаустрофобия.

Я приподнялась, дыша полной грудью.

Конечно не говорила, подумала я, потому что именно она меня душит.

Стоял ранний вечер, приближалось время пересменки, и на первом ярусе было относительно спокойно. Я весь день лежал с высокой температурой, то впадая в забытье, то просыпаясь. Кэллоуэй, обычно игравший со мной в шахматы, предложил сегодня партию Шэю.

– Слон идет на A6! – выкрикнул Кэллоуэй.

Фанатичный расист, он играл, как гроссмейстер, лучше всех, кого я встречал.

Весь день Бэтмен-Робин восседал в его нагрудном кармане, крошечный комочек, не больше кулька карамелек. Иногда птенец заползал Кэллоуэю на плечо и клевал шрамы на его бритой голове. В другое время Рис держал Бэтмена внутри книги в мягкой обложке «Противостояние», которую он приспособил в качестве тайника. Начиная с шестой главы Кэллоуэй украденным бритвенным лезвием вырезал в толще страниц квадрат, и получилось углубление, которое он застелил тряпочками, чтобы сделать постельку. Дрозд питался картофельным пюре. Кэллоуэй выменивал лишние порции на драгоценную липкую ленту, бечевку и даже самодельный ключ от наручников.

– Эй! – сказал Кэллоуэй. – Мы не заключили пари на эту игру.

Крэш рассмеялся:

– Даже Борн не такой тупой, чтобы заключать с тобой пари, когда он проигрывает.