Честно говоря, первая мысль была уйти подальше и побыстрее, пока прыгун не очухался. Как-то не ждал, что от товарища — беглеца можно ждать хорошего. Думал, захочет сдать меня чистым за прощение, либо просто решит ограбить. Два револьвера для беглого — это лишних десять шансов выжить. По числу оставшихся патронов. С минуту, наверное, я колебался, не зная, как поступить, а потом и решать стало поздно — человек поднялся и побрел по путям в мою сторону.

Это оказался тот самый старик, с которым мы говорили перед отправкой поезда.

— Что застыл, молодой? — поинтересовался он, когда подошел поближе.

А я в этот момент изо всех сил боролся с дурнотой. Должно быть, адреналин сошел — сразу перед глазами возникла картинка с убитыми жандармами — моей рукой убитыми. Ни в той, ни в этой жизни мне еще не доводилось убивать. Полезли непрошеные мысли о том, что жандармы мне ничем не угрожали. Они просто выполняли свой долг, и даже не сильно лютовали.

— Что, первые у тебя? — старик, кажется, все понял по лицу. — Терпи. Это только перетерпеть можно. Теперь привыкнешь.

Старик был прав. Время и место было неподходящее для рефлексий. Сделанного не воротишь. И далеко не факт, что это последние убитые мной люди. В конце концов, ни я, ни родители им тоже ничего не сделали, чтобы сначала выгонять из дома, а потом и вовсе заковывать в цепи и везти неизвестно куда.

Собеседник мой, сообразив, что ответа от меня пока можно не ждать, распутал завязки на штанах и с отчетливым наслаждением принялся орошать рельсы. От возмущения я даже как-то пришел в себя и собрался.

— А вы что-то слишком спокойны в этой ситуации, — все-таки высказал я свои сомнения.

— Так не в первый раз бегу, — повернулся ко мне старик. — Опыт есть.

— Судя по результатам, предыдущие попытки не удавались.

— Смотря что считать удачей. Ты, парень, раз в себя пришел, начинай шевелить ножками. Синемундирники ведь могут и заметить неладное. Особенно, если остальное стадо в вагоне последует твоему совету. Мануэль Рубио к твоим услугам. С кем имею честь?

— Диего, — буркнул я, поспешив последовать совету собеседника. Действительно, на месте стоять было глупо.

— Скажи мне, Диего, ты кретин?

Меня уже начала раздражать манера общения доминуса Рубио, но я ответил, хоть и сквозь зубы:

— Вы интересуетесь с каким-то практическим прицелом, или просто любопытствуете?

— Ха, молодец! — Восхитился старик. — Быстро в себя приходишь. И все-таки уважь старого человека, поясни. Ты сейчас идешь в направлении, противоположном тому, куда идет наш поезд. То есть возвращаешься назад, в Сарагосу. Вот мне интересно, то ли ты забыл, в какую сторону мы ехали и даже наличие железной дороги не помогло тебе определиться с направлением бегства, и тогда у тебя географический кретинизм, что, конечно, неприятно, но вполне терпимо. Или же ты прекрасно знаешь, куда идешь, и тогда ты просто тупой, что гораздо хуже. Потому что если ты надеешься, что сможешь вернуться домой и зажить как прежде, у меня для тебя плохие новости. Не выйдет.

— Дела у меня в Сарагосе, — огрызнулся я. — Важные. А вам-то какое дело, доминус Рубио?

— Можешь звать меня просто Мануэль и без доминусов, я не из тех, кто кичится возрастом и не патриций. Ты, в общем, прав — это не мое дело. По большей части мне это вовсе неинтересно. Просто именно благодаря тебе я сейчас на свободе, и хотел бы отплатить добром за добро. Мой план был смыться на конечной станции, благо отмычками я пользоваться умею. Это был не очень хороший план, потому что неизвестно, что будет ждать в конце пути, однако ничего лучшего придумать не получалось. Я ведь не додумался прихватить с собой оружие, когда меня схватили. Как-то даже в голову не пришло, что пленных не будут обыскивать. Честно говоря, надо было быть полным идиотом или сказочным везунчиком, чтобы протащить в поезд пистолет. Так что мое удивление простительно — твой план побега был просто феерически туп. Печально будет, когда везение все же закончится, и мой спаситель по глупости сложит голову.

— Я вас не спасал. Вообще о вас не думал, когда убегал, так что благодарить меня не за что. И в благодарностях я не нуждаюсь, — мне все больше не нравился собеседник. Слишком он уверенно себя чувствовал, и слишком настойчиво набивался в попутчики. Обитание в языческом гетто очень быстро учит доверять только самым близким. В противном случае легко можно оказаться в гостях у чистых. Слава богам, у меня такого опыта не было — хватило и чужого. А старик, между тем, все не отставал:

— Дай угадаю — у тебя там остались родные. И ты сейчас полон решимости их найти и спасти. Так вот, Диего, забудь об этом. Твоих родных в городе уже нет, и где они — тебе не узнать. А даже если узнаешь, спасти их не получится.

— Вот что, уважаемый доминус Рубио, — разозлился я. — Идите своей дорогой, а я пойду своей. Плевать мне на ваши догадки и на ваши советы.

— Значит, угадал, — хмыкнул Мануэль, даже не подумав обидеться на отповедь. — И конечно, как всякий дурак, ты не подумаешь прислушаться к совету умного человека, а продолжишь с упрямством быка переть на заклание. Что ж мне так не везет-то? Видать, боги на меня за что-то злы.

— Ну так проявите уже благоразумие, и уходите! Или надеетесь, что поделюсь оружием? Так напрасно! Самому нужно.

— О боги, малыш, да зачем мне эти железки! Мое оружие — голова, и я умею им пользоваться!

— Пока по вашему поведению это совсем незаметно!

Ему, кажется, нравилось выводить меня из себя. Язвить, курить вонючие папиросы, стараясь, чтобы дым относило в мою сторону, сморкаться в пальцы. От нашей перебранки желчный старик тем более получал истинное удовольствие. Я искоса поглядывал на спутника, опасаясь терять его из виду, и каждый раз видел на его лице довольную улыбку. До самой ночи Мануэль упражнялся в остроумии, находя все новые метафоры и сравнения, чтобы описать мою тупость. Даже тот факт, что я давно перестал огрызаться, не притушил жаркий костер его энтузиазма.

Непрерывная болтовня пожилого остряка выматывала и пагубно влияла на бдительность, о чем я не преминул его оповестить — бесполезно. Он благожелательно заметил, что его внимания хватит на нас двоих, а от моего — все равно никакого толку. И продолжил весело и с выдумкой выносить мне мозг.

За день по моим ощущениям, мы прошли миль сорок. Я к тому времени довольно сильно вымотался. Сил на обустройство ночлега не оставалось — да я и не собирался ничего обустраивать. Как только мы набрели на какие-то заросли, в глубине которых угадывался родник, забрался внутрь, нарвал веток и, бросив на них плащ, с облегчением повалился на землю. Ноги болели, в некоторых местах сильно стерлись. В желудке плескалась только вода из того самого родника. Впрочем, мне было не привыкать — за последние годы организм научился обходиться малым. Все, чего мне хотелось — это закрыть глаза и уснуть на несколько часов.