— Статья 1947 года… — не успокаивался Алфавит. Я перебил его.

— Оксана Дмитриевна, извините. Я начну по порядку. Мы сейчас работаем в архиве и буквально недавно нашли очень странную статью. Датированную… — я посмотрел на Алфавита.

— 1947 годом, — повторил тот.

— Не припоминаете, в вашей газете тогда не выходило ничего… необычного? — спросил я, переводя взгляд на Оксану Дмитриевну.

— Если честно, нет… — женщина нахмурила лоб, и я удивился, как мало у нее морщин. — Конечно, это было очень давно… Столько было публикаций! Если это было действительно что-то неординарное, я бы запомнила, и неважно, моя статья это была или нет.

Оксана Дмитриевна достала коробку с печеньем, вазочку с вареньем и поставила все это перед нами.

— Действительно, статья, которая привлекла наше внимание, очень необычная. Она кажется странной даже сейчас, а уж для того времени… Оксана Дмитриевна внимательно смотрела на меня проницательными голубыми глазами. Такими же, как у внучки.

— Если не ошибаюсь, вы только начинали работать в «Звезде Победы» и, возможно, не были в курсе всего… К сожалению, самой публикации у нас нет, она пропала. Вкратце перескажу, — я в общих чертах изложил сюжет странного рассказа.

— Действительно, очень необычно. И весьма увлекательно, — задумчиво произнесла Оксана Дмитриевна после некоторого молчания. — Честно говоря, первый раз слышу. Такое я бы, без сомнения, запомнила. Тогда ничего подобного никто не публиковал. Вы уверены, что это действительно сорок седьмой, а не какая-нибудь… подделка, стилизация под старую газету?

Я задумался.

— Экспертизу мы, конечно, не проводили, но вырезка совсем не походила на подделку. Старая, потертая… Кажется, мы зря вас обеспокоили, — я начал подниматься со стула.

Неужели опять ничего. Не может быть!

— Григорий Николаевич Устинов работал у вас в это время и уволился в сорок седьмом, это так? — вдруг спросил Алфавит.

— Да, я помню его, очень хорошо помню, — в голосе Оксаны Дмитриевны мелькнули теплые нотки. Я одобрительно глянул на Алфавита. Всё-таки не зря он что-то писал у себя в блокноте. Голова!

— Гриша был очень амбициозным и талантливым молодым человеком, — сказала Оксана Дмитриевна. — Вместе мы проработали совсем недолго. Буквально сразу он начал ухаживать за мной, ненавязчиво и скромно. Да, он очень скромно вел себя в отношениях, но в работе был просто талант! — последнее слово Оксана Дмитриевна произнесла с особенной интонацией, словно бы не допуская, что на свете могут люди талантливей Гриши Устинова.

— Он был довольно хорош собой. Высокий, статный офицер. Постоянно ходил в военной форме — вы знаете, многие после войны так одевались. Очень много мужчин погибло на фронте, так что можете представить, какой популярностью Гришенька пользовался у женщин, — Оксана Дмитриевна слегка улыбнулась. — Он брался за самые разные темы, не боялся мыслить и писать нестандартно. И, конечно, многие его статьи не проходили «по идеологическим соображениям» и уходили редактору «в стол», так никогда и не увидев свет. Хотя писал Гриша гениально! — она опять сделала акцент на последнем слове. — Из-за его нестандартности, неформатности часто случались конфликты с начальством. Но увольнять его не увольняли — потому что был прекрасный журналист. Да и вообще, Гришу все очень любили, на него невозможно было долго злиться.

— Он уволился из-за очередного конфликта? — спросила Ира.

— Может быть, никто точно не знает. Это произошло как-то неожиданно. Он ничего никому не сказал, даже мне, хотя мы были очень близки тогда, — в голосе рассказчицы прозвучала горечь. — Просто ушёл, ничего не объясняя. Оставил на столе главного редактора заявление и исчез.

— Очень странно! Он вообще ничего не сказал вам? И вы не знаете, где он? — опять спросила Ира.

— Ничего, — сказала она тихо. — Сначала я постоянно плакала и очень переживала, пыталась его отыскать. Звонила общим знакомым, связывалась с редакторами газет, в надежде, что он там появится, но ничего. Я даже думала, что у него появилась другая. Хотя он очень любил меня и… И он знал, что у нас будет ребёнок.

Мы молчали.

— Родители мне говорили, что он, наверное, испугался ответственности и убежал, но я знала, что это не так. И до сих пор в этом уверена, — твердо сказала Оксана Дмитриевна. — Тем более, он очень любил свою работу, много раз говорил, что не променял бы ни на какую другую. И тут — пропал, никто больше про него не слышал. Родных у него не было, он потерял их во время войны. Как и многие. Даже спросить про него не у кого. Не одна я пребывала в полном недоумении — его пытались искать друзья, знакомые. Безуспешно. Ни журналисты, ни редакторы других изданий — никто ничего не слышал. Что ж, Союз большой. Я даже думала… Тогда такое было время… Многие просто так попадали в тюрьму, в лагеря. Не так, как в конце 30-х, но бывало… Но я точно знаю, тут другое. Не знаю, что, — но другое. Я в этом уверена!

История, рассказанная Оксаной Дмитриевной, тронула всех. Даже странно, что она вот так сразу рассказала нам столько личного. Наверное, это заложено в человеческой психологии — годами хранить в себе чувства, а потом вдруг поделиться ими с незнакомцами.

— Ваша история очень грустная, — наконец сказала Ира, утирая слезинку.

— А может, он вам рассказывал про какие-то новые проекты или вёл себя как-то странно? — Алфавит, как всегда, был сама практичность.

— Он много говорил и про проекты, и про будущее, но никогда не упоминал ничего необычного. Даже в день своего исчезновения он был спокоен и рассудителен, — ответила Оксана Дмитриевна.

Наступила тишина. Потом мы все как-то резко посмотрели на часы, засобирались — время и правда было довольно позднее. Мы поблагодарили Оксану Дмитриевну за рассказ и угощение и распрощались.

Настроение было подавленное. Да, парень загадочно пропал, но время было такое — люди иногда пропадали. А может, и правда сбежал от ответственности. Ничего мистического. Не было никаких сведений, даже маленького намёка, как и где его искать. Наше расследование всё дальше и дальше заходило в тупик. Оставался один вариант — вернуться в квартиру Виктора и все же попытаться найти статью. Причем даже если вдруг мы ее найдем, непонятно, поможет это или нет. Правда, тогда у нас будет на руках хоть какая-то улика — без нее нас с нашими рассказами могут в любой момент принять в лучшем случае за фантазеров, в худшем — за сумасшедших.

Мы вышли в коридор — тот самый, где по бокам с одной стороны висели картины, с другой — фото. Я надеялся увидеть фото с Григорием, но почти на всех снимках Оксана Дмитриевна была одна, либо с дочерью и внучкой. На одном фото был мужчина, но, судя по тому, что на фотографии он обнимал дочь и внучку женщины, это был муж дочери.

Я посмотрел на противоположную стену, и вдруг мой взгляд остановился на одной из картин.

На полотне была изображена парковая тропинка с деревьями по обе стороны. Фонари освещали тропинку и скамейки вдоль неё. Одна скамейка была в тени, и на ней сидела женщина, одетая в старинное платье, какие были в моде двести или даже триста лет назад.