карабинами наготове, бросились в туннель, на ходу образуя две длинные линии.

— Прошло хорошо, — прошептал Тартар.

— Они мне не поверили. — Гагарка устало поплелся по туннелю; этот был открыт небу, как и большинство на этом уровне. Стены были стенами, но имели двери и окна. Он все еще пытался решить, хуже это или лучше.

— К вере приходят постепенно, — прошептал бог, — тут сожалеть не о чем. И некоторые уже сделали первый шаг, потому что этого потребовал ты.

Гагарка обрадовался, услышав похвалу:

— Ну, ежели ты считаешь, что мы хорошо поработали, все пучком. Как ты думаешь, я должен украсть для нее какую-нибудь еду? Я сказал, что украду.

— Лучше тебе украсть побольше карт.

Гагарка обвел слепого бога вокруг тела прыгуна, чьи глаза и рот почернели от скованных холодом мух.

— Ты не разрешаешь мне тратить их, Ужасный Тартар.

— Нам нужно как можно больше карт, и быстро. Разве я не объяснил это тебе?

— Да, чтобы починить спускаемый аппарат. — При этой мысли Гагарка улыбнулся. — Мне кажется, ты уже объяснял.

— Очень хорошо. Твое сознание улучшается. Укради еду, если хочешь, Гагарка, и столько карт, сколько сможешь.

* * *

— Я бы хотела, чтобы ты отпустил мне грехи, — сказала Синель, когда их носилки оказались на Солнечной улице. — Это же не займет много времени?

— Зависит от того, как много ты мне расскажешь. — Шелк остро ощущал ее бедро, прижатое к нему. Он опять вспомнил правило, запрещающее сивиллам ездить в носилках с мужчиной, и почувствовал, что должно быть и другое — строго соблюдаемое! — запрещающее авгурам ездить с женщинами.

— Было бы намного удобнее сделать это в мантейоне, где можно было бы не торопиться.

— Ты знаешь, чего я боюсь? Я боюсь, что какая-нибудь богиня опять захватит меня. Ты ведь не знаешь о Сцилле, а?

— Я говорил с патерой Наковальня. Он рассказал мне, что в тебя вселилась Сцилла — именно по этой причине я и хотел найти тебя, — и что она, через тебя, назначила его Пролокьютором.

Синель кивнула, почти незаметное движение в плотно занавешенных носилках.

— Я очень мало что помню. Только после того, как она отпустила меня, этот Наковальня трещал не переставая, так что я сама не уверена, что говорила. Гагарка мог бы рассказать тебе.

— Я спрошу, когда мы найдем его; но должность Пролокьютора — забота Капитула, не гражданского правительства. Другими словами, это дело всего клира, не только меня, и, конечно, совсем не кальде. Что, кроме Гагарки никого при этом не было?

— Плотва, но он мертв.

— Понимаю. Я не стал спрашивать патеру о свидетелях. Как я уже сказал, дело касается меня только потому, что я такой же авгур, как и многие остальные. Может быть, когда дело дойдет до решения клира, я вообще не буду авгуром. — Шелк какое-то время молчал, рассеянно глядя перед собой. — Если то, что сообщил патера, правда, — а я склонен верить ему, — крайне неудачно, что Сцилла высказала свое желание в то время, когда рядом не было других авгуров или сивилл. Большинство…

— Я бы не возражала, если бы опять стала Кипридой, — прервала его Синель. — Это могет быть классно. Но Сцилла на самом деле очень сурова. Именно из-за нее я потеряла свое платье и хорошее нефритовое ожерелье; надо бы поехать на озеро и поискать его, только я совершенно уверена, что кто-то уже нашел его. В любом случае, ты сможешь исповедовать меня где-нибудь, а не в мантейоне? Киприда захватила меня, когда я была в нем, а Сцилла — в святилище, на берегу озера. Какое-то время я собираюсь держаться подальше от таких мест.

— Понимаю. Но если ты не будешь глядеть в Священное Окно, никто не сможет одержать тебя — по меньшей мере так намекнула Киприда. — Шелк, с опозданием, вспомнил, что в святилище Сциллы Священного Окна не было. — Конечно, могут быть и другие способы, — неуклюже закончил он, — или только она ограничена таким образом.

— А вы, быки, тоже бываете одержимыми?

— Конечно. На самом деле, это намного более обычно, во всяком случае, так следует из Хресмологических Писаний. В мужчин обычно вселяются боги-мужчины, такие как Пас, Тартар, Гиеракс и Внешний, или такое младшее мужское божество, как Ганимед. То же самое относится к просветлениям. Меня просветлил Внешний, не Пас, хотя, как кажется, атрибуты моего просветления обычно относят к Пасу. — Шелк решил не упоминать, что Пас мертв.

— Причина, по которой я спрашиваю…

Носилки остановились, их осторожно опустили на неровную землю. Орев откинул клювом занавеску и вылетел.

— Я скоро вернусь, — сказал Шелк главе носильщиков. — Будет лучше всего, если я заплачу вам сейчас.

Глава носильщиков неловко поклонился, косясь одним глазом на своих людей, помогавших Синель выйти из носилок.

— Мы подождем, кальде. Не беспокойтесь.

Шелк достал кошелек с картами.

— Могу ли я дать тебе что-нибудь, чтобы вы смогли освежиться, пока ждете?

— Все будет в порядке, кальде. — Глава носильщиков отступил на шаг.

— Как хочешь.

Садовые ворота оказались незапертыми; Шелк распахнул их для Синель.

— Я боялась, что ты дашь им слишком много, — прошептала она, проходя мимо него. — Они бы напились.

«Это объясняет отказ главы носильщиков», — решил Шелк, закрывая ворота; те, кто несет носилки кальде, не могут быть пьяными. Он сделал мысленную пометку — необходимо учитывать склонность низших классов к пьянству.

— Кто-нибудь там есть? — Синель оглядела беседку и колодцы, кусты ежевики и увядшие помидоры под окнами дома авгура, обгоревшую смоковницу, безлистую маленькую грушу и вскопанную черную землю маленького садика, за жизнь которого сражалась майтера Мрамор.

— Сейчас? Не могу сказать. Мне кажется, что патера Росомаха все еще сражается — или, во всяком случае, наблюдает за тем, что осталось от бригады Орлана. Майтера Мрамор, скорее всего, в киновии; когда я отпущу тебе грехи, мы ее поищем.

* * *

— Ты не сможешь долго держать нас с горстью людей, — сказала майтера Мята Пауку. — У полковника Бизона пятьсот труперов.

Паук хихикнул. Еще полчаса назад она решила, что он даже слишком хорошо соответствует своему имени; его вид заставил ее подумать о толстом волосатом пауке, выглядывающем из паутины, висящей в грязном углу.

— Он собирается увести нас в туннели, — сказал Квезаль.

Паук открыл дверь, за которой обнаружился пролет грубой лестницы, спускающейся в темноту.

— Ты знаешь об этих, старик?

— Я только что оттуда. Неужели ты не слышал, как я рассказывал Потто о своем разговоре с Лори?

— Для тебя он советник Потто. — Паук махнул иглометом; он был на две головы выше ее. — Спускайся, иначе я сам спущу