В молодости мама путешествовала по Европе. Помню, как она рассказывала о хостелах, в которых останавливалась, и о том, что все они походили на свалки, но ей было плевать. Каждый словно делился собственной историей, частичками прежних постояльцев – что они носили, что ели, во что верили. Мама говорила, что обожала жить там, где «могло случиться что угодно, даже если не случалось ничего». И она всегда заканчивала словами: «А как тебе, что во всех номерах пахло башмачками моли?»

Боже, как жаль, что я не знала ее тогда, в те славные автостопные дни. Беззаботная Юность Прямо Сейчас, круглосуточно и семь дней в неделю.

Запихиваю дневник с палочным человечком в рюкзак и выбираюсь из фургона.

– Чудненько, – говорит Карл, хромая к стойке администратора «Мотеля 6».

Блин, да чувак просто супергерой. Помятый и перебинтованный, но ни слова жалобы. Полагаю, полоса хороших Карлов все же продолжается, ведь если этот не из них, то я ничего не понимаю. Он раздает всем ключи с болтающимися крышками от бутылок. На моей нацарапана цифра «7».

– Ключи от ваших номеров. За ночь «Грейхаунд» пригонит новый автобус. Я попросил разбудить всех в шесть-тридцать, так что давайте встретимся здесь же в семь-тридцать. Если кто-то не появится, я сделаю вывод, что он решил ехать дальше самостоятельно. Я вам не мамочка. Вопросы?

Один из японцев поднимает руку – по-моему, тот, кого Карл реанимировал в автобусе.

– Извините, мистер водитель, а где мы? – спрашивает он без намека на акцент.

Карл закуривает и выдыхает уголком рта:

– Мемфис. Недалеко от Грейсленда.

Все расходятся по номерам. Одухотворенная, я хватаю свой рюкзак. Грейсленд. Дом любимейшего маминого артиста. Явно хороший знак. Пончомен (очевидно, потерявший в крушении половину обуви, потому что сейчас на одной его ноге грошовый мокасин, а на другой – слишком большая кроссовка) подмигивает мне, прежде чем двинуться к своей двери:

– Спи крепко, Мим.

«Иди к черту, псих».

По пути к собственному номеру замечаю через дорогу аптеку. Это одно из тех по-настоящему классных местечек, в названии которых перегорели лапочки в каждой второй букве, так что вместо «АПТЕЧНАЯ ЛАВКА» читаю: «А Т Ч А Л В А». Может, дело в аварии, или в кровопотере из-за раны на ноге, или в смерти подруги, но внезапно я чувствую себя импульсивной и живой. Мне нужны перемены, немедленно.

Пересекаю пустынную дорогу и захожу в «АТЧАЛВА», удивленная, что она открыта в столь поздний час. Под обстрелом фоновой музыки и резкого искусственного освещения кажется, будто я ступила на летающую тарелку. (Похоже, мои инопланетяне любят чувака, поющего «Never Gonna Give You Up».) Работница за кассой подпиливает ногти и подпевает.

– Даров, – говорит она.

– Даров. Ножницы для стрижки?

– Девятый проход, – указывает она наманикюренным ногтем.

Иду к девятому проходу и заодно хватаю четыре упаковки салфеток для снятия макияжа.

Девица на кассе рассчитывает меня, дуя на ногти.

– Преображение? – спрашивает.

– Вроде того.

Вернувшись к мотелю, нахожу комнату между «6» и «8». Импозантно-латунная табличка на ней гласит «L». Переворачиваю ее вверх, чтобы получилась семерка, но она вновь падает. Слишком усталая, чтобы заморачиваться, я открываю дверь ключом с бутылочной крышкой и вдыхаю сладкий аромат башмачков моли. Интересно, что могло произойти в этом номере?

…Элвис написал самую любимую мамину песню «Can’t Help Falling in Love»…

…гаденыш пчеловод, уверенный, что к утренним бисквитам нужен наисвежайший мед, притащил с собой улей…

…раввин усомнился в своей вере…

…проститутка кого-то облапошила…

…кто-то сделал что-то…

В этом номере…

Я бросаю рюкзак под перекошенный кондиционер и достаю ножницы из пластиковой упаковки. В ванной смотрю на отражение в зеркале и представляю новую себя: Модную Мим. Словно Микеланджело перед куском камня, я гляжу на свои длинные темные космы и, еще не начав, уже вижу конечный результат. И режу – мужественно, целеустремленно, быстро, – укладываю волосы так, как всегда хотела, но не осмеливалась попросить: резко, стильно, коротко-коротко сзади, а затем под углом вниз, удлиняя по бокам. Стрижка «боб» всем стрижкам «боб» стрижка. И челка, господи, челка! Оставляю ее длиннющей, едва ли не на глазах, острой и прямой – утрись, Анна Винтур[3]. С единственным зрячим глазом приходится ровнять края дважды и даже трижды. Но в итоге, глядя на отражение в люминесцентном свете, я наконец чувствую себя той, кто я есть. Девушкой, которую вызывают в кабинет директора, а она вместо этого прыгает на автобус до Кливленда. Девушкой, пережившей катастрофную катастрофу. Девушкой, что взяла дело в свои руки, образно, буквально, нахрен окончательно.

Я как никогда прежде чувствую себя Мим.

7:42 – все размыто.