Если искать сравнений, весь год посетители островов на него лишь поглядывали вскользь, слегка интересуясь, не забыл ни он застегнуть штаны. А во время праздника они наблюдали пристально, желая не пропустить момент, когда штаны окажутся расстегнутыми. И то, что момент настанет, было известно заранее и наверняка.

Именно так Орвель дор Тарсинг относился к своему родовому проклятию — как к расстегнутым штанам. Многим этот образ показался бы очень странным, а еще незаслуженным и нелепым. Кто-то видел в наследственном проклятии мрачную романтику; кто-то — обычное житейское обстоятельство; кто-то — удачу, позволившую Тарсингам из обычного золотого рода сделаться династией монархов, пусть даже королевство их было крошечным, едва ли не игрушечным. И вряд ли кто-нибудь разделил бы взгляды Орвеля на этот счет. Так или иначе, он своими взглядами ни с кем не делился. Молодой король вообще был немногословен, а уж когда дело касалось его личных переживаний — особенно.

Кое-что о нем могли бы поведать слуги, но прислугу для замка отбирал не управитель, а сам королевский почтальон. Поэтому немолодой слуга-южанин, отворивший дор Тарсингу дверь в тронную залу, лишь сочувственно покачал головой — и то не раньше, чем остался один, с внешней стороны двери. Никому, кроме главного почтальона, он не доверил бы даже сам факт того, что Орвель приходил сюда. А слов короля честный слуга из-за двери не слышал и расслышать не пытался. Только голос, негромкий и невеселый.

Орвель сделал десяток шагов и остановился перед тронами — большим и малым. Он склонил голову, приветствуя восседающих мужчину и женщину, величественных и неподвижных, укутанных в золотые парчовые плащи.

— Здравствуй, папа, — тихо сказал король. — Здравствуй, мама. Ну вот, завтра у нас будет лето. Опять. У меня ничего нового, на островах тоже — и это хорошо. Акулий клык! Как же мне надоело быть королем вместо тебя, папа, кто б только знал! Нет, мама, я пока не собираюсь жениться. А может, и вовсе не соберусь. Ну не смотрите так укоризненно, я понимаю, что должен продолжить династию. Но что поделать, не встретил я до сих пор свою королеву.

Король вздохнул и вытащил из-за трона метелочку, связанную из разноцветных птичьих перьев — желтых, зеленых, розовых. Этой метелочкой он аккуратно и тщательно принялся обметать пыль со лбов, щек, носов и подбородков своих родителей. Пыли было немного. За бывшими королем и королевой ухаживали специальные люди, но Орвель сам велел, чтобы они тревожили покой царственной четы не чаще, чем раз в неделю. Порядок был установлен еще тогда, десять лет назад, когда консилиум лучших магов обоих континентов сообщил наследнику, что король архипелага Трех ветров Инвойд дор Тарсинг более не может править островами. Так Орвель стал регентом в шестнадцать лет, а в восемнадцать — королем.

Спрятав метелочку на место, Орвель присмотрелся к отцу. Крылья носа его чуть-чуть напряглись, а верхняя губа слегка оттопырилась — Инвойд готовился чихнуть. Неудивительно, если тебе постоянно щекочут нос перьями. Через несколько месяцев движение станет яснее. Глядишь, через пару-тройку лет отец действительно чихнет… точнее, перейдет в процесс чихания, и следующие годы Орвель будет наблюдать его чихающим.

Королю дор Тарсингу стало грустно. Лучше не думать о таких вещах, у него хватает насущных неприятностей.

— До свидания, папа, — торопливо сказал он. — До свидания, мама. Я зайду после праздника.

Он покинул тронную залу через другую дверь и через анфиладу северного крыла направился к выходу, ближайшему к конюшне. Пока седлали серого жеребца, мысли Орвеля витали далеко.

Из обширного свода магических знаний Орвель дор Тарсинг — в силу семейных причин — лучше всего разбирался в проклятиях. Их структуре, градациях, приоритетах и картине наложения.

Прежде всего, проклятия, равно как и благословения, делились на две обширных категории — затрагивающие и не затрагивающие истинный облик. Что такое истинный облик, жителям архипелага Трех ветров было хорошо известно. На островах, большую часть года лишенных магического воздействия, все существа и предметы пребывали именно в своем истинном обличье — и только на одни сутки каждые полгода, пока действовала магия, принимали искаженный магией вид. Совсем иначе обстояло дело на континентах. И Юг, и Север круглый год жили в магическом поле. Поэтому истинный облик людей и вещей можно было проявить лишь при помощи заклинаний же, и то ненадолго.

Собственно, для большинства людей, особенно простонародья, большой разницы между истинным и магическим обликом не существовало. Ну, висит на девице заговор, чтобы след от чирья на щеке не виден был — подумаешь, велика разница! То есть, ей-то, конечно, кажется, что велика, иначе не тратила бы деньги на поддержание заговора. А на самом деле — пустяк. Или, скажем, навели на забулдыгу порчу — стоит ему выпить, начинает собутыльникам вместо его человечьей рожи свиное рыло казаться. Он, конечно, пить продолжает, но выглядит все гаже и гаже. Так, правду сказать, у него и без проклятия рожа похабная — а после десятой чарки пьяницам и не такое мерещится. Так что все это чепуха, не стоящая рассмотрения: магия копеечная, результат такой же.

Серьезные дела начинаются там, где действуют проклятия мощные, или же разветвленные, или же составные, или же наследственные, или же затрагивающие истинный облик, а также сочетания оных.

Родовое проклятие Тарсингов, из-за которого дважды в год Орвель чувствовал себя выставленным на посмешище, было наследственным, сильным, но незамысловатым. Под воздействием магии всякий, в чьих жилах текла кровь Тарсингов, превращался в зверя — что-то вроде здоровенного нескладного медведя. Именно это проклятие, некогда полученное Бруадом дор Тарсингом в битве на Кровавом поле, стало причиной тому, что его сын Эмиен перебрался на архипелаг Трех ветров. С тех пор короли Тарсинги жили и правили на островах. В любой иной части мира непрестанное воздействие магии обрекало потомков Бруада на животный облик.

Хорошо хоть, заколдованное обличье позволяло передвигаться на задних лапах — однако именно это делало монарха Трех ветров похожим на зверя, обученного ради ярмарочной потехи. Десять лет назад, в тот роковой день, когда родители Орвеля пострадали от заклятия безумца, он отказался присутствовать на карнавале, стесняясь своего звериного вида — и это его спасло. Именно тогда, десять лет назад, закончились времена, когда он мог следовать своим желаниям и прихотям. Безумный маг сжег в одной вспышке свою силу и жизнь, превратив короля и королеву в живые статуи. Чудовищно сильное проклятие изменило их истинный облик. Два года Орвель пробыл регентом, пока маги надеялись, что родовое проклятие Тарсингов возьмет верх над новым, но этого не произошло. Так и получилось, что в восемнадцать лет Орвель стал королем.

Конюх подвел жеребца, Орвель дор Тарсинг вскочил в седло и привычно разобрал поводья. Ему никуда не нужно было ехать, просто захотелось прогуляться. Завтра будет некогда. И послезавтра. Два дня карнавала, будь он неладен, а потом все вернется к привычному порядку. Надо лишь перетерпеть нелюбимый с детства праздник. Основная добродетель королей — не мудрость, не доблесть, а терпение.