Платье было маминым, которое она сама перешила на Галю. В целях экономии в семье Паниных так делали часто.

Галина удивилась вопросу и пожала плечами:

— Платье как платье… Тебе делать нечего, как замечать мои одежки?

Иван смущенно потупил глаза.

— Видишь ли, Галя… Ты уж очень убого всегда одета… Как серенькая мышь. Приятели надо мной смеются. Мы ведь ходим с тобой в компании… У всех парней девушки яркие, нарядные, накрашенные… А ты даже губы никогда не подмажешь.

Дома Галина полночи проревела в подушку, стараясь, чтобы не услышали родители. С Ванечкой было покончено раз и навсегда. Будущее становилось все туманнее и мрачнее.

Хотелось разом наладить свою жизнь, сделать ее счастливой и радостной, найти доброго, заботливого мужа — такого, чтобы на всю жизнь, до конца… Родить детишек… Двоих, а может быть, троих…

Смутно, в глубине души Галя понимала, что ничего так просто не бывает, что за все нужно платить, все нужно заслужить и выстрадать. Но эти разумные мысли упрямо заталкивала поглубже и не давала им возможности даже шептать в тишине. Мало ли что кому думается на досуге!

Тогда за ее жизнь взялась мать. И вот в гости пришел жених — старый холостяк. Галя рассматривала его так внимательно, что даже сама смутилась — как-то неприлично. А с другой стороны… Это ведь типичное сватовство по старинке, и человека, впервые увиденного, как же не разглядеть?

Жених долго рылся в большом пакете, в нем оказался второй пакет, а там было что-то упаковано. Галя пыталась угадать: торт к чаю, рулет, конфеты? Наконец жених достал тапочки, которые никак не мог распаковать. Галина фыркнула.

Они посидели, попили чаю…

— Больше ты мне женихов не приводи! — категорически заявила после визита Галя матери.

Та обиделась.

Но самой ужасной оказалась последняя Галина попытка.

Он представлялся преподавателем Педагогического института, высокий, статный. Очень домашний. Галина даже немного похорошела. Мать радовалась и ждала свадьбы.

Так проскользнули два летних месяца, вернулись с гастролей театры, и они решили сходить в Большой. Во время второго действия он пожаловался на боль в животе и вышел в туалет. В антракте Галя его нигде не нашла. Подумала, что он вернется в зал, дослушала третий акт, хотя уже стала тревожиться. Но ее друг не появился. Дома Галине все стало ясно: он вывез из квартиры почти все мало-мальски ценные вещи. А она знала о нем только одно: его зовут Саша.

Мать после этого долго болела. Виктор привез деньги, бросил на стол, сказал:

— Эх, Галка…

И она уже печально готовилась разменять сорокалетие, когда в ее устоявшейся, размеренной жизни довольно уважаемого солидного медика возник Миша Туманов. Он был моложе Галины на восемь лет.

Однажды, явившись к отцу в клинику, Валерка случайно услышал разговор двух медсестер. Одна, высокая мужеподобная блондинка с зычным голосом, оглушающим всех вокруг, и вторая, маленькая, но тоже бойкая и языкастая. Болтали они в перевязочной.

— Резник наш давно знает этого Туманова, — громогласно вещала блондинка. — Очень давно… Когда наш Резник еще романы крутил в своей Кремлевке, вот тогда они и познакомились. Думаешь, как врачи? А вот и нет! — Она трубно расхохоталась. — У них дама там была, в которую они оба втрескались по уши. А у ей муж. Вот ее они и делили.

— Ни фига себе! — изумилась маленькая. — И как поделили? Это тебе не в цирке — пополам не распилишь.

Блондинка снова заржала.

Валерка, слушавший под дверью, начинал ее ненавидеть, всю, с ног до головы: с травленными перекисью лохмами, аршинными шагами, гигантской, могучей, по-мужицки плоской фигурой и этим издевающимся над чужим слухом басом. Она явно трудилась не медсестрой, а главным информатором больницы. Должность ответственная.

И об этом хирурге Резнике он слышал от отца часто, но никогда его не видел.

— А на самом деле это цирк и был. Они даже подрались один раз: наш Резник и этот Туманов. Мишка который. Сыночек-то носит фамилию матери, больше дворянская, им это важно. Не нам они чета! Ну, после эта дамочка вывернулась и осталась со своим благоверным. Который даже ни о чем не подозревал, так ловко эта бабенка его за нос водила. А Резник и Мишка этот потом помирились, посмеялись и опять стали приятелями. Прямо не разлей вода!

Валерка вспомнил: отец как-то упоминал о таком научном классифицирующем термине психологии, психотерапии и их прибамбасов, как синдром обесценивания. В обычной жизни мы называем это цинизмом.

— А взятки они берут! Ох и берут! — никак не могла угомониться медсестра. — Как ведь делают? Грозятся отправить из больницы кого-нибудь домой. А старику этому еще лечиться и лечиться… Вот его родственники идут в супермаркет и, не пожалев денег, покупают, к примеру, огромадную коробку конфет и литровый красивый оплетенный фигурный кувшин с высокосортным кавказским портвейном. Все это упаковывают в простую эдакую хозяйственную сумку. А потом к врачу, с сумками всякими, извиняясь, поставили их подальше у стены, а в самый дальний угол незаметно запихали ту самую сумку. Потом стали уходить, а врач твердит: «Не знаю, ничего не знаю, буду думать, но…» И родственники сумки берут и уходят. «Забыв» при этом одну в самом дальнем углу. Может, думают, как потом медсестра наконец увидит, скажет ему: «А те ребята-то у нас одну свою сумку оставили!» Невольно подойдут, невольно заглянут внутрь… И найдут там кувшин с вином и роскошные конфеты… А через день родственники звонят врачу. Он приветливо, не то что вчера, говорит: «Все нормально. Вашего больного я пока оставляю. Не беспокойтесь». И ни про какую сумку даже ни слова. Так хорошо они сыграли, так и он ответно искусно сыграл.

В конце коридора послышались чьи-то шаги. Валерий поспешно оглянулся, подумал, как будет стыдно, если его здесь застукают за подслушиванием, и поспешил к отцу.

Ненависть бурлила кипящим чайником.

Мысль о фамильных ценностях преследовала Валерия чересчур упорно. Настойчивой и дерзкой она оказалась, эта мысль, и отвязаться от нее он не мог, как ни пытался. А упорством в достижении своих задач Валерий обладал недюжинным, мать твердила: наследственным, панинским.

— В конце концов, — поделился он тем вечером с Арамом, — почему бы мне не найти дедовские драгоценности? Я имею на них полное право, как единственный наследник рода Паниных. Сечешь? У дяди детей нет, он сам говорил… Но куда он провалился? Никак не могу поймать…

Дядька выглядел чересчур загадочной и странной личностью. Валерий не раз набирал номер его телефона, но трубка неизменно нудно отвечала бесконечными хриплыми, словно прокуренными гудками, напоминающими мерзкий голос мужеподобной медсестрицы. Дядька явно дома бывал редко. Или мать дала неверный номер, обманула. Хотя очень на нее не похоже.

Валерий попробовал вновь пристать к ней с вопросами, но, конечно, толку не добился — Галина Викторовна опять нахмурилась, свела темные широкие брови в одну почти сплошную грозную линию и объявила, что с братом у нее давно отношения сложные и ей не хочется возвращаться к разговору о нем.